Когда она узнала, что Хьюго мертв, после первых ужасных дней (когда Полли с Клэри обе были по-настоящему добры к ней, Полли вот в тот первый вечер проплакала едва ли не столько же, сколько и она сама), то вышла из этого бессердечной, словно бы в прямом смысле слова утратила свое сердце. От этого для нее одно казалось очень похожим на другое: она не в силах была оценить что-либо более значимое, чем занимательный вечер или флиртующие с ней мужчины. А потому, когда в один прекрасный день в ее доме появился получивший увольнительную Рори и ясно дал понять, как сильно он жаждал ее с самой их первой встречи после ее болезни, она без зазрения совести легла с ним в постель. Выяснилось к тому же, что если по-настоящему не заботиться ни о чем, кроме разве что легкого удовлетворения от того, что тебя обожают и тебе уделяют внимание, то ведешь себя лучше на постельной стороне жизни, как она выражалась. Рори же еще и тем привлекал, что ничего не знал про Хьюго, если вообще хоть что-то знал про нее. Еще он, похоже, не замечал, что она играет. Несколько месяцев она изображала из себя кого-то, у кого восхитительный роман с лихим, смелым молодым человеком, который, без сомнения, забавлял ее. Они не могли встречаться часто (и обычно встречи не были долгими), а потом, вскоре после ночи, проведенной ею в квартире его приятеля, она встретила в клубе Художественного театра девушку, которая спросила, верно ли то, что Луиза знакома с Рори Андерсоном.

– Я только потому спросила, что девушка, с кем мы вместе снимаем квартиру, без ума от него. Он берет ее с собой в Шотландию в отпуск. У меня такое ощущение, что он слегка бабник, а она – так серьезно. Вы как думаете?

Тем все и кончилось. Он ей даже не написал, но ей, если честно, было все равно. Тщеславие ее было покороблено, но по ощущению было трудно понять, чем ей следовало тщеславиться. «Даже любовника удержать не можешь», – сказала она себе насмешливым, искушенным тоном, каким с недавних пор вела внутренний диалог.

Утром ей сделали укол, и вскоре она ощутила чудесную беззаботность и еще больше безответственности. К тому времени, когда ее привезли в операционную и усадили в какое-то кресло с откидной спинкой, ее охватывало ощущение, словно она идет на вечеринку.

М-р Фаркер склонился над ней: низ лица у него был скрыт повязкой, зато взгляд его был полон веселого добродушия. Еще анестезия – она почувствовала, как ее уносит куда-то… едва могла различать лицо над собой, а потом было одно ужасное мгновение пронзительной опаленной боли… и потом ничего.