Русское лето на даче нужно хоть однажды пережить самому. Это вам не курорт: здесь нет ни гостиниц, ни кафе, ни ресторанов, ни кондитерских и тому подобных заведений, где из людей выкачивают деньги, оставляя взамен заботы, так что, когда люди возвращаются домой, они видят, сколько выбросили на ветер и чувствуют себя еще большими дураками, чем до этого. На русской даче нет ничего, кроме леса, лугов, покоя и самого себя. Здесь с тебя слетает все лишнее, все, что мучает и тяготит; здесь снова становишься человеком со всеми его чувствами, становишься ребенком, каким ты был двадцать, тридцать или семьдесят лет назад.
Уже в первый понедельник, снова вернувшись из пасторского лесного рая в контору, Ребман почувствовал себя намного бодрее обычного: работа спорилась, дела шли в два раза быстрее. И вечером, по дороге домой, как только оказался за городом, – словно мешок картошки упал с его плеч. Вдыхаешь воздух полной грудью, смотришь в окно, а там тебе улыбается самая гостеприимная природа во всем Божьем мире: лес, еловый и буковый, долины в лугах, одна за другой, ручьи и речушки в свете вечернего солнца. Повсюду разбросаны деревни со множеством маленьких и больших загородных домов или дач, как говорят русские. На каждой станции сходит толпа горожан и каждый шагает к своему побеленному деревянному домику – некоторые дачи больше, чем в часе ходьбы от станции, – сокрытому за лесами и долинами, где хозяина к ужину ждет семья.
Для Ребмана это самое прекрасное чувство – когда знаешь, что тебя кто-то ждет. Со времени смерти матери он этого чувства не испытывал, думал, что больше оно к нему не вернется. Но вот теперь это снова случилось. Нет ни одного вечера, какая бы ни была погода, чтобы пасторские дети не стояли на вокзальчике, встречая его поезд, и по дороге не рассказывали ему, как старшему брату, все новости: сколько белых грибов они нашли сегодня, что за забастовку им устроила няня и что они еще успели за день натворить. Не было также и ни одного утра, чтобы хотя бы кто-то один не провожал его до станции и не махал вслед, пока поезд не скроется из виду.
В Болшево даже есть театр, правда, под открытым небом, но зато какой: в нем играют самые лучшие столичные актеры, даже из Художественного театра, проводящие здесь дачный сезон. А сбор от спектаклей отправляют в Красный Крест!
И какие же долгие здесь вечера! Ночь просто не желает наступать. А в половине третьего уже начинает сереть предрассветное небо. Лучше всего вообще не ложиться спать.
А закаты солнца! Таких Ребман нигде больше не видел, даже на море.