Однажды, когда он вышел из трамвая у Мясницких ворот, рядом с ним оказалась Клавдия из клуба. В переполненном трамвае он ее не заметил:

– Ты тоже живешь где-то неподалеку? – удивился он.

– Нет, я живу на другом конце города, – улыбаясь, отвечала она, – но я хотела посмотреть, где ты обитаешь. Пригласишь меня на чашку чаю? Мне нужно с тобой кое о чем поговорить.

– В одиннадцать часов вечера?

– Да, ты ведь не оставляешь другой возможности, каждый раз увиливаешь, как только к тебе подойдешь поближе.

– Это что-то важное? – недоверчиво спрашивает Ребман.

– Да, это важно. Для тебя и для меня. Я долго размышляла, и вот теперь, наконец, решилась.

– Ну что ж, тогда пойдем. Я впервые принимаю у себя даму, да еще в столь поздний час, но…

– Я как раз хотела сказать, что мы не дети и можем говорить без обиняков. Мои намерения чисты. Или ты меня в чем-то подозреваешь?

– Ни в коем случае! – спокойно ответил Ребман. Это было совершенно искренне, Клавдия – девушка порядочная, он это заметил еще при первой встрече.

Кухонная фея – так Ребман называл кухарку – еще не спит, и он просит ее поставить самовар. Она и рада:

– Смотрите-ка, женоненавистник Петр Иваныч пришел в сопровождении юбочки, что за невидаль такая? Но это должно было когда-нибудь случиться – еще до того, как вам стукнет семьдесят!

Ребман проводил гостью в свою комнату. Предложил ей кресло.

Клавдия села и говорит:

– А у тебя уютно. И просторно. И так спокойно, хоть и в самом центре города. Даже телефон у тебя есть!

– Да, – отозвался Ребман, – я уже привык. Хотя поначалу я не собирался сюда переезжать. У меня была совсем маленькая каморка рядом с кухней. И вот как-то утром приходит хозяйка и спрашивает, не завелись ли и у меня клопы? «Клопы, у меня?» – «Да, клопы. У нас у всех есть, ночью глаз не сомкнули. Новая стряпуха их принесла. Дайте-ка я посмотрю!» И с этими словами она раскрыла постель, сорвала простыни – и, налезая друг на друга, они начали выползать, как семечки из тыквы: первые клопы, которых я увидел в жизни. «А вы что же, сами ничего не чувствуете?» – удивилась хозяйка. – «Нас они просто поедают живьем, по утрам встаем все в укусах». – «Нет, я ничего не чувствую. Думаю, меня ни разу не укусил ни один». – «Это просто удивительно. А ну-ка, расстегните воротник и закатайте рукав!» Я расстегнул рубашку и закатал рукав: никаких следов от укусов. Тут я начал смеяться: «Наверное, они не любят шафхаузенцев, наша кровь им не по вкусу, малосладкая!» Хозяйка смотрела на меня так, словно обнаружила на мне чумные пузыри: «Петр Иваныч, немедленно пойдите и сделайте анализ крови. Идите же, пока еще не поздно!» – «Для чего же, у меня все в порядке!» – «Но у вас может быть излишек чего-нибудь, туберкулезных палочек, например! Это может быть причиной того, что клопы не кусают. Моего кузена они тоже не кусали, и он в молодом возрасте умер от скоротечной чахотки!» Тогда я только посмеялся. Но на следующее утро меня всего прошибло потом: я как раз вспомнил о том, что моя мать умерла от той же болезни, и тоже молодой, и тоже очень быстро. Профессор Авербух собственноручно вставил мне за левым ухом трубочку и набрал в пробирку драгоценного соку. Когда я пожаловался, что он слишком много берет, доктор пошутил: «Ничего, переживете! Если бы я два литра взял, тогда понятно, а тут и говорить не о чем, всего несколько кубиков. У вас осталось еще четырнадцать литров. Приходите в пятницу за результатом – швейцарцев мы должны досконально исследовать под микроскопом».