Валя зажурчала смехом ему под стать.

— А говорили, Николай Палкин, Николай Палкин, — заметил Косточкин. — Солдафон и лютый палач. Хотел бы я в такую ссылку.

— Ты ж москвич, по-московски акаешь, — опознала Валя. — Постыла Москва?

— Ну, когда ссылают, не спрашивают, — ответил Косточкин. — А так бы я на Смоленск согласился.

Вероника взглянула на него. И он успел заметить серебряный просверк ее глаз.

— Верно, верно, молодец, — забормотала Валя, — да на Казанскую гору, в дому на всех ветрах — ух ты, ух! Прям из окна и фотографируй Дом Матушки, да не тот, а который над тем.

— Для тебя Смоленск — Сибирь, — сказал Вася. — А для Мицкевича Питер с Москвой вместе взятые. А я бы вообще выбрал Японию.

— Почему? — удивилась Вероника.

— Чтоб все отстали. Чужак, какой с него спрос, даже языка не знает, — ответил Вася Фуджи. — И потом, Япония — это запад Востока.

— Я с тобой, я с тобой! — затараторила Валя.

— Хорошо, — ответил Вася. — Только, правда, сейчас я немного в другую сторону. На юг.

— Нет, нет, — запротестовала Валечка. — Хочу сразу! Поехали, айда? Айда все сразу?

Вася нахмурился. Косточкин ловил в зеркале его отражение, вспыхивавшее, если проезжали мимо фонаря или салон освещали фары встречного автомобиля. Да, он увидел, что Вася погрузился в глубокое раздумье. Что вообще с ним происходит? Косточкин словно на миг очнулся и трезво взглянул на экипаж автомобиля. Но это длилось лишь мгновенье.

— Так это Пушкин стырил у Мицкевича? — спросил Вася.

— Пушкин просто вложил в его уста эту фразу про народы, распри позабыв, — сказала Вероника с азартом.

Кажется, ей все это нравилось.

— Ну да, позабудут, как же, — пробубнил Вася Фуджи, шмыгая носом. — Черт, Никкор, нет у тебя платка какого-нибудь?.. Кажется, простыл, вот дерьмо-то… Зараза-аа…

— Возьми там салфетки, — сказала Вероника.

Косточкин вытащил из бардачка пачку салфеток, хотел извлечь несколько, но Вероника сделала жест — мол, все отдай, и он протянул пачку Васе. Тот начал сморкаться. Валюнчик тоже попросила у него салфетку и принялась вытирать щеки, лоб. Вероника поглядывала на них в зеркало, в котором вдруг вспыхивали фары, как летящие кометы. Все огни города расплывались в тумане, видимость была скверной, и автомобиль ехал не быстро. Покачивался, как будто плыл.