– Пожалуйста, мама, не надо больше ничего говорить. Я понимаю.

– Нет, не понимаешь. Это произошло, потому что я завидовала Керри. Она такая молодая и счастливая, у нее впереди вся жизнь, она носит ребенка от человека, которого любит. Когда ты вернулся из Америки и я увидела Керри, то почувствовала такую печаль, будто для меня все кончено и я уже ничего не могу дать. Все было бы иначе, если бы я смогла родить еще одного ребенка… ребенка Максвелла… но доктор сказал, что после рождения Джейн…

– Да, – прервал я ее.

– Тебе этого не понять, но когда женщина перестает быть молодой… не могу тебе описать, какую незащищенность я иногда чувствую, ужасный страх перед старением, перед тем, что я потеряю привлекательность в глазах Максвелла.

Я встал. Моя салфетка упала на пол.

– Нед, не отворачивайся от меня! Я была так одинока эти последние недели, когда ты ни слова не находил для меня.

Я вдруг увидел ее такой, какой она была давным-давно, когда встречала меня в Нью-Йорке, – лицо напряженное от мучительного, непреодолимого желания поскорее увидеть сына. Перед моими глазами пронеслись воспоминания совсем далеких времен, золотые, солнечные дни в моей детской, моя мать любит меня, как и отец; она оставалась со мной все те темные дни, когда ее терроризировал Макгоуан, приносила жертву за жертвой, пока тень Драммонда не легла на ее жизнь. Но если я больше не винил отца за Хью Макгоуана, то я не мог винить и мать за Максвелла Драммонда.

Я вспомнил слова Драммонда о Божьем промысле, единственном объяснении, которое позволило мне простить обоих моих родителей, и смутно понял впервые почти за пять лет, что вновь могу в равной степени любить их. Больше нет необходимости становиться на сторону одного или другого. Теперь я могу стоять только на своей стороне.

– Мне тоже нужно извиниться, – сказал я, целуя ее. – Я не понимал, как сильно тебя огорчил.

– Значит, мы можем начать с чистой страницы? Господи, насколько же лучше я себя чувствую! Давай больше не будем говорить о прошлом. Лучше поговорим о будущем – о ребенке. Я заметила, вы оба уверены, что родится мальчик. Как вы его назовете?

– Мы не хотим никаких оригинальностей. Мы думаем по традиции назвать его Патриком Эдвардом.

– Понятно. Очень мило. Вы хотите называть его Недом, как тебя?

– Нет, – ответил я. – Патриком, как отца.

Наступило молчание. Я направился к двери, но остановился, оглянулся.

– Керри хотела ирландское имя, – объяснил я наконец. – Патрик устроило нас обоих.

– Да, – выдавила мать. – Конечно.

– А теперь, мама, если ты меня извинишь…