– Сорок тысяч спасали Вьерана, но не его семью. Курве знал о его затруднительном положении и просто-напросто не хотел давать больше. Вьерану априори светило десять лет, и он предложил мне вариант: я украду картины и дам ему сумму, которая многократно превышает оговоренную долю, а если дальнейшая схема прогорит и Курве попадется, то Вьеран возьмет на себя вину. В том случае, если Курве его сдаст. Беспроигрышная комбинация. Да и план был элементарным. Мне даже не стоило напрягаться. Вьеран сообщил все детали. В музее уже месяц барахлила сигнализация, но уверенные в себе вальяжные французы откладывали решение проблемы на потом. Камеры наблюдения работали лишь частично. Этот факт сотрудников музея тоже не смущал. Примерно до двадцатого мая две тысячи десятого года. Нет ничего проще, чем в три часа ночи срезать замок с металлической решетки, бесшумно удалить стекло эркера и попасть в музей, когда охрана даже не подозревает о твоем существовании. Я спокойно вырезал из подрамников необходимые холсты, но безалаберность французов меня раззадорила. В какой-то мере обозлила. Я проходил мимо работ Матисса, Брака и Пикассо. Они попадались на глаза одна за другой. Когда ты – вор, а у тебя в кармане еще примерно сорок минут времени, ты не можешь уйти лишь с тем, за чем пришел, если что-то привлекло твое внимание. Я вырезал полотна одно за другим, получая от процесса эстетическое удовольствие. Это не банк, не стопки одинаковых банкнот, не оружие. Это – искусство. Мир, частью которого мне когда-то хотелось стать, но помешала неаполитанская бедность. И не только она. Меня не привлекали честные заповеди, католическая церковь и религиозность. Я с трудом остановился на пяти холстах, вышел из музея так же, как и вошел, но картина Пикассо не давала мне покоя. «Le pigeon aux petite pois». «Голубь с зеленым горошком». Мне захотелось ее вернуть. Или оставить себе. И я оставил. Вместо двух картин, я передал Вьерану все пять, предварительно попросив знакомого вам друга Вольфганга сделать пару первоклассных копий Пабло Пикассо…

Закончив последнее предложение, он наконец встретился со мной глазами:

– Джулия… Тебе плохо?

Мне точно было нехорошо. Потрясение оказалось слишком сильным, и я почувствовала, как ко мне возвращаются забытые симптомы невралгии, с которой тщательно разбирались специалисты в стамбульской клинике «Acibadem». Губы онемели, кончики пальцев на руках неприятно покалывали, а жгучая боль вцепилась в ребра в правом боку. Кожа на ладонях пекла и горела, но при этом меня бил противный озноб. Не в силах выдавить из себя и полслова, я уставилась на свои руки, пока мозг пытался справиться с полученной информацией.