– Это было в таком месте, где держали бедняков?

– Вроде того.

– В Румынии тоже такие есть. Я видел, а мой дядя сказал, что людей запирали там и заставляли дробить камень. А поесть давали, только если осколки были такие мелкие, что пролезали в отверстие.

Не знаю, почему меня это так поразило.

– Так эти домики – тюрьма? Это не укрытия?

– Если ты о тех самых говоришь, то да. – Когда Нико произносит слова, его дыхание щекочет мне ухо.

И тут я замечаю дедушку.

– Что он делает?

Он кидается к полицейскому, к тому самому, который стрелял в воздух.

– Не надо, Додошка, уходи! – кричу я, хоть и понимаю, что это бесполезно, из-за шума он меня не услышит. Дедушка тянет полицейского за рукав, у него такой вид, словно он пытается что-то объяснить, и я, хоть убей меня, не понимаю, что он затеял.

– Додошка, не надо! – кричу я снова. – Иди к нам!

– Успокойся ты, все равно он тебя не слышит, – говорит Нико мне в ухо. – Он, наверное, объясняет, почему здесь собралось столько верующих, чтобы полиция оставила нас в покое.

– Нет, нет. Он бы не стал этого делать. Он дико боится полиции. Он готов на все, лишь бы не встречаться с ней.

Дедушка шарит глазами повсюду и в то же время дергает полицейского за рукав и что-то лепечет. Полицейский – огромный мускулистый мужчина – выпячивает подбородок и мясистой ручищей теребит рукоятку своего пистолета. Его светлые брови цвета песка сходятся все сильней и сильней, но дедушка не видит этого, он продолжает теребить полицейского и бормотать.

– Я боюсь за него. Чего он добивается?

Нико крепко обнимает меня.

– Ты ничего не можешь поделать, Кармел. Они сами разберутся. По-моему, дело пахнет керосином.

Дедушка, не переставая, высматривает кого-то, шарит глазами, и мне приходит в голову – может, он ищет меня? Странное выражение у него на лице – отчаяние, страх и в то же время какое-то глубокое облегчение. Полицейский что-то говорит по рации, протягивая руку к поясу.

И тут я вижу, как смыкается металлический браслет на дедушкином запястье.

Мне хочется выскочить из укрытия и крикнуть: «Та-дам, сюрприз!», как я делала, когда была маленькой, чтобы все наладилось и всем стало хорошо. Я и выскакиваю, и дедушка замечает меня, я точно знаю. Он поднимает свободную руку, не прикованную наручником к полицейскому, и делает какой-то жест, похожий на взмах, но не взмах. Как будто посылает мне издалека, через все поле, благословение. Полицейский защелкивает наручник на другой руке, и дедушка дергается, как рыба на крючке. Полицейский идет и ведет за собой дедушку, как быка на бойню, как быка – потому что у него нет выбора.