– Что у нас делает дядя Сол? – с тревогой спросил я.

– Марки, дорогой, не ходи на кухню.

– Да что происходит-то?

– Это тетя Анита…

– Что “тетя Анита”?

– Она бросила дядю. Ушла от него.

– Ушла? То есть как это ушла?

Я хотел позвонить Гиллелю, но мать меня отговорила:

– Подожди, не надо пока вмешивать во все это Гиллеля.

– Но что случилось?

– Я тебе все объясню, Марки, обещаю. Твой дядя останется у нас на выходные, поживет в твоей комнате, если ты не против.

Я хотел поцеловать его, но в приоткрытую дверь кухни увидел, что он плачет. Великий, грандиозный, всемогущий Сол Гольдман плакал.

– Наверно, тебе лучше поехать к Александре, – ласково прошептала мать. – По-моему, дяде надо немножко побыть одному.

Я не ушел, я удрал со всех ног. Я уехал из Монклера не потому, что меня попросила мать, а потому, что в тот день видел, как дядя плачет. Значит, он, всегда такой сильный, был всего лишь Самсоном: достаточно было остричь ему волосы.

Я поехал к той, с кем всегда было хорошо. К Александре, женщине моей жизни. Я знал, что она терпеть не может китчевый “день влюбленных”, и устроил ей вечер без ужина из пяти блюд и красных роз. Заехал за ней прямо в студию, где она делала очередную пробную запись, и мы заперлись в номере “Уолдорф-Астории” – смотреть кино, заниматься любовью и поддерживать силы с помощью рум-сервиса. В ее объятиях я был надежно защищен от разворачивающихся событий.

В тот же вечер, 14 февраля 2002 года, Вуди сидел в комнате на кровати и ждал, когда вернется Гиллель. Тот вернулся только в начале одиннадцатого.

– Блин, Вуди, ты меня напугал! – вздрогнул он, открыв дверь.

Вуди не ответил ни слова, только пристально смотрел ему в лицо.