— Вот ваш эмбрион, — смущенно повторила она.

Мы повернули головы и на экране увидели нашего возможного ребенка.

Он выглядел точно так же, как его несостоявшиеся братья и сестры. Просто пузырьки, и все. Капля воды под микроскопом.

Я не дала себе труда удивиться. Не стала говорить ничего вроде: «Ах, чудесно!» — и не пыталась запомнить свои ощущения, чтобы потом как-нибудь сказать своему ребенку: «Я видела тебя, когда ты был еще вот таким пузырьком».

Я ничего не знала об этой женщине-враче, которая делала пересадку. Мой дорогой доктор сейчас в Париже, потому что его дочь выходит замуж за юриста-француза. Этот мужчина с длинным сумрачным лицом напоминает мне нашего бухгалтера-налоговика. Очень плохой признак! Возвратов по налогам мы никогда не получаем. Мой врач обычно без умолку трещит обо всем, что приходит в голову, но эта не проронила ни слова, пока не закончила. А потом показала нам эмбрион на ультразвуке.

— Хорошо… Он в нужном месте, — бросила она, как будто моя матка была промышленным оборудованием.

На ультразвуке она выглядела, как и все остальные: звезда — дрожащая, светящаяся.

Я знала, что светиться она будет недолго.

Я отвернулась от экрана, посмотрела на Бена и увидела, что он внимательно изучает свои ладони.

Одни плохие знаки!

Вдох… Выдох… Вдох… Выдох…

Когда мясники закончили свой «мозговой штурм», я поднялась на сцену и объявила, что моя помощница Лейла закончит с ними семинар, словно так и было задумано.

Когда она поднялась со смущенным видом, мясники дружелюбно поаплодировали.

Я спустилась. Эта мерцающая звезда не выходила из моей проклятой головы.

Алиса подходила к школьной библиотеке — ее тело как будто знало, что нужное место находится за этой красной двустворчатой дверью в самом углу двора, — когда появился Доминик. У него был взволнованный, даже сердитый вид.

— Алиса, — начал он, — я заметил тебя через окно. Никак не могу до тебя дозвониться!

— Извини. Все время забываю заряжать. Память дырявая!

— Я и Нику позвонил. — Он даже не улыбнулся. — Едет.

— Ты звонил Нику? Зачем?