При мыслях обо всем этом меня снова одолела жажда, та самая, о которой говорила психолог, – признак неудовлетворенных базовых биологических потребностей. Тетя Линда вопросительно взглянула на меня, и я кивком пригласила ее обратно за стол, осушив стакан с водой. Кубики льда стукнулись о мои передние зубы, и я скривилась от боли.

Когда я подписала счет, мама предложила мне забрать остатки еды с собой.

– Забери ты, отвезешь папе, – великодушно отказалась я. В этой схватке один на один с мамой я проиграла. – Мне все равно негде хранить еду в номере.

Прощаясь, мама и тетя Линда попросили меня поблагодарить Люка за ужин.

– Конечно, – пообещала я.

– Когда ты возвращаешься на Манхэттен? – поинтересовалась мама. Она всегда говорила «Манхэттен» вместо «Нью-Йорк», желая показать, что она «в теме».

– Завтра после обеда, – ответила я. – Надо еще кое-что доснять.

– Ну, тогда хорошо выспись, дорогая, – посоветовала тетя Линда. – Здоровый сон – лучшая косметика.

Я улыбнулась такой натянутой улыбкой, что, казалось, она вот-вот раскроит мою голову пополам. Кивнув, я пожелала маме спокойной ночи, представляя, как крышка моего черепа отделяется, словно отпиленная верхушка тыквы. Мама и тетя Линда уселись в потасканный «БМВ». В последний раз родители продлевали аренду за автомобиль семь лет назад, взяв новую модель. Я тогда предложила выбрать более консервативную машину и не такую дорогую в обслуживании, но мама подняла меня на смех.

– Я не сяду за руль «Хонды-Сивик», Тифани.

Для мамы успех определяется не карьерой в «Нью-Йорк таймс». В ее понимании быть успешной – значит выйти замуж за кого-нибудь вроде Люка Харрисона, который обеспечит все те блага, которые мама якобы может себе позволить.

Еще более древний «БМВ», чем мамин, по-прежнему стоял на том же месте, что и час назад. Когда мама с тетей Линдой укатили, я рискнула взглянуть на него краем глаза.

Притворившись, будто не замечаю нью-йоркского номерного знака, я прошла мимо. В салоне означилось движение, и задние габаритные фонари прощально вспыхнули. Когда я распахнула дверцу своего джипа, Эндрю уже уехал.

Лет пять назад колледж Брин-Мор принял решение вырубить рощу, отделявшую Место от проезжей части. Пустые пивные банки со следами подростковых ДНК десятилетней давности собрали и сдали на переработку, а на месте пустыря разбили сквер, установили столики для пикников, качели и незатейливый фонтанчик. Я пришла туда воскресным утром, ступая по тонким следам на траве, оставленным колесами инвалидного кресла. За моей спиной работали кинокамеры.