Тропики были обонятельным откровением. Ей стало понятно: выросшая в умеренном климате близ калифорнийского Санта-Круза (не путать с боливийским Санта-Крус-де-ла-Сьерра), она доныне была подобна человеку, чьи глаза привыкли к полутьме. Калифорния сравнительно скудна по обонятельной части, и потому взаимосвязь всевозможных запахов не была ей там очевидна. Вспомнилась лекция в колледже, на которой преподаватель объяснял, почему все цвета, воспринимаемые человеческим глазом, можно представить с помощью двумерного цветового круга: дело в том, что рецепторы нашей сетчатки бывают трех видов и каждый вид воспринимает свой цвет. Если бы рецепторы подразделялись на четыре вида, для того чтобы представить все способы смешения цветов, понадобилась бы трехмерная цветовая сфера. Тогда ей не хотелось этому верить, но теперь, в Лос-Вольканес, запахи убеждали ее. Как по-разному может пахнуть одна только земля! От почвы одного вида шел отчетливый дух гвоздичного дерева, от другого – зубатки; в одном месте от суглинка тянуло цитрусом и мелом, в другом – пачулями, в третьем – хреном. И есть ли на свете хоть что-нибудь, чем не может в тропиках пахнуть гриб? В лесу, почуяв мощный аромат жареного кофе, до того богатый, что он чуть погодя напомнил ей запах скунса, а затем шоколада, а затем тунца, она сошла с тропы, пустилась на поиски и наконец отыскала гриб, от которого он исходил; аккорды лесных запахов включали в себя все эти ноты и впервые навели ее на мысль об обонятельных рецепторах в носу. Тот же рецептор, что реагировал на калифорнийскую марихуану, реагировал и на боливийский дикий лук. В радиусе полумили от строений можно было повстречаться с пятью разными цветочными запахами, близкими к запаху маргаритки, который, в свой черед, был недалек от запаха высохшей на солнце козьей мочи. Бродя по тропам, Пип могла вообразить себя собакой, которую никакой запах не отвращает, которая воспринимает мир как единый многомерный пейзаж, составленный из интересных и взаимопереплетающихся запахов. Чем не рай своего рода? Ты точно на экстази – но без экстази. У нее возникло чувство, что если она пробудет в Лос-Вольканес достаточно долго, то в конце концов сможет улавливать все запахи, какие есть, подобно тому как ее глаза уже видят все краски цветового круга.

Поскольку никто не обращал на нее особого внимания, первую неделю она позволяла себе слегка чудить. Вечерами, когда стремительно, на тропический манер, темнело, она за ужином (который для парней-хакеров был завтраком) пыталась заинтересовать других молодых женщин своими обонятельными открытиями, своим собачьим поиском неизведанных запахов и своей теорией, что плохих запахов не существует в природе, что даже те из них, что считаются самыми скверными – людских испражнений, бактериального разложения, мертвечины, – скверны лишь вне контекста, что в таком месте, как Лос-Вольканес, где обонятельный пейзаж столь богат, можно и в них найти хорошее. Но другие девушки, которые все до одной были – возможно, неслучайно – красивы, похоже, не обладали таким тонким нюхом, как она. Они соглашались, что цветы и воздух после дождя здесь пахнут очень приятно, но она видела, как они переглядываются, составляя мнение на ее счет. Напоминало столовую колледжа в первую неделю учебы.