В темноте Пип услышала щелчок зажигалки и шумный выдох курильщицы.

– Все, – сказала Коллин. – У нас тут информационная служба дерьма. В утечках хороших новостей не бывает. День за днем только дерьмовые новости, только дерьмовые. Тоска берет.

– Мне казалось, идея в том, что солнечный свет действует как антисептик.

– Я не говорю, что не надо этого делать. Я только говорю, что тоска берет. От бесконечного разнообразия людской мерзости.

– Может быть, ты слишком долго здесь? Когда ты приехала?

– Три года назад. Я тут почти с самого начала. С некоторых пор я штатный депрессивный сотрудник, это, можно сказать, моя главная обязанность. Все остальные смотрят на меня, думают: “Слава богу, со мной такого не происходит”, и им хорошо.

– Ты могла бы уехать.

– Да. Могла бы.

– Что он за человек? – спросила Пип. – Андреас.

– Говнюк.

– Ты шутишь.

– Я даю объективную оценку, и только. Как он может не быть говнюком? Чтобы руководить таким проектом, нельзя им не быть.

– И все-таки что-то тебя здесь держит.

– Он меня морочит. Я ни на секунду про это не забываю – что он меня морочит. Я в Книгу Гиннеса могу попасть по силе желания, чтобы меня морочили. Мне важно быть первой из тех, кто ничего для него не значит. У меня отдельная комната. Я даже знаю, откуда приходят деньги.

– И откуда они приходят?

– Мне важно быть самой-самой из не имеющих никаких шансов. Он очень хорошо умеет играть на чувствах и амбициях.

Стало тихо. Только лягушки квакали, квакали, квакали в темноте.

– Ну а тебя что привело сюда? – спросила Коллин. – Я замечаю у тебя некий дефицит по части правомерности пребывания здесь. В смысле сравнительно с другими.

Пип, благодарная за вопрос, рассказала свою историю, ни о чем не умалчивая – даже о своих недавних предосудительных действиях в спальне Стивена.

– В общем, – подытожила Коллин, – ты толком не знаешь, какого хрена решила сюда податься.