Да, это опять я. Вспомнила о тебе, застав сейчас Лейлу с сигаретой позади дома, и затосковала. Я все время по тебе тоскую. Я знаю: я только и делаю, что предаю людей. Но не могу перестать хотеть, чтобы ты дала мне еще один шанс. С любовью, П. Т.

Да, это опять я. Вспомнила о тебе, застав сейчас Лейлу с сигаретой позади дома, и затосковала. Я все время по тебе тоскую. Я знаю: я только и делаю, что предаю людей. Но не могу перестать хотеть, чтобы ты дала мне еще один шанс.

Да, она знала, что на нетрезвую голову письма лучше не писать, – и все же нажала “Отправить”.

Ее проблема состояла в том, что это была правда: она только и делала, что предавала людей. Почти сразу после того, как у нее появился электронный адрес в “Денвер индепендент” и она щелкнула по приложению, полученному от Андреаса, она пожалела об этом. Стройная музыка, которой она не смогла услышать в Боливии, в Денвере зазвучала сразу же. Другие практиканты были обычные молодые люди – не богини и не вундеркинды. Репортеры и редакторы были люди негладкие и саркастичные, разделение труда осуществлялось нейтрально в отношении пола, рабочая атмосфера была серьезной и профессиональной, но нисколько не “классной” и не “крутой”. Хотя Андреас, притязая на сочувствие, которое испытываешь к париям, любил говорить практикантам, что на организатора утечек ополчаются все, Проект был слишком крутым и знаменитым, чтобы ассоциироваться с париями. Журналисты – вот кто настоящие парии. Как ни подчеркивались скромность Андреаса в личных расходах и безгрешная чистота его миссии, Пип больше импонировало журналистское существование: стесненность в средствах, алименты и ипотечные платежи, сэндвичи за четыре доллара в перерыве на ланч – все это напоминало Пип ее мать и их кое-как перебивающихся соседей в Фелтоне. За шесть часов в ДИ она почувствовала себя в большей степени дома, чем за шесть месяцев в Лос-Вольканес.

И Лейла: милая физически и душевно, заботливая по-матерински и вместе с тем по-сестрински, не удушающе, журналистка с Пулитцеровской премией в активе, чья личная жизнь была еще страннее, чем у Пип. И Том: серьезный в работе, но недотепа в быту, безразличный к чьему-либо мнению о том, что он сказал или как он выглядит, Том, сдержанный и ироничный в такой же мере, в какой Андреас был склонен вторгаться и доминировать, Том, чья преданность Лейле была тем очевидней, что он молчал о ней. Пип полюбила их обоих, и когда они предложили поселиться у них, она почувствовала, что после полосы ограничений, скверных решений и общей неэффективности получила наконец капитальную передышку.