– Эр неправильное. Нужно картавить. Amerikaner. Geboren.

– Эр – не самая большая из моих проблем.

– Noch mal, bitte[96]: Amerikaner.

– Amerikaner.

– Geboren.

– Geboren.

Добрый час мы трудились над моим произношением. Мне тяжело вспоминать этот час. На улице Андреас держался с таким апломбом, что я и представить себе не мог, до чего он терпелив в роли педагога. Впечатление было такое, что ему нравлюсь я, нравится родной язык и он хочет, чтобы мы сошлись покороче.

– Ну, теперь давай поработаем над твоим английским произношением, – сказал я.

– Мой английский безупречен! Моя мать – профессор на кафедре английского.

– Ты говоришь, как королева Елизавета. Тебе надо сделать звук “а” более плоским. Ты, считай, не живешь по-настоящему, пока не научился произносить гласные по-американски. Скажи: can’t.

– Ка-ант.

– Нет. Ке-э-э-энт. Будто козел заблеял.

– Ке-э-э-э-энт.

– Понял теперь? Британцы понятия не имеют, чего они лишены.

На окраине какого-то городишки мы остановились у закрытой в этот час автозаправки, чтобы Андреас мог раздобыть мусорный бачок и положить в него череп, перед тем как закопать. Дожидаясь его в машине, я испытывал уверенность, что делаю хорошее дело. Не эмигрируй моя мать, родись я в стране, на которой лежала тень тайной полиции, мне, может быть, самому пришлось бы, защищаясь, убить подонка из Штази. Помогая Андреасу, я словно бы платил ему за преимущества, которые имел, будучи американцем.

– Зачем ты вырубил мотор? – спросил он, вернувшись в машину.

– Чтобы привлекать меньше внимания.

– Это вопрос эффективности. Теперь тебе опять придется греть салон.

Я включил сцепление и знающе улыбнулся.

– Во-первых, – сказал я, – машина греется за счет избыточного тепла от двигателя. Добавочный расход топлива равен нулю. Ты этого не знаешь, потому что не водишь. Что еще важнее, поддерживать высокую температуру внутри, когда снаружи холодно, – всегда неэффективно.