– Гляди, кого я нашла, – сказала она.

Она открыла коробку и вынула Леонарда. Последний раз я видел его пять или шесть лет назад. На яблони за окном свергались потоки ливня.

– Поздоровайся же с ним, – сказала Анабел, любовно улыбаясь мне.

– Привет.

Она взяла бычка и посмотрела ему в глаза.

– Хочешь поздороваться с Томом?

Я не то что говорить – дышать не мог.

Анабел нахмурилась, мягко упрекая Леонарда.

– Почему ты не здороваешься? – Она взглянула на меня. – Почему он молчит?

– Не знаю.

– Леонард, скажи что-нибудь.

– Он больше не разговаривает.

– Он, должно быть, сердится, что ты теперь не с нами. Мне кажется, он хочет, чтобы ты вернулся. – Она погладила бычка. – Прошу, скажи мне что-нибудь.

Не говорите мне о ненависти, если вы не состояли в браке. Только любовь, только годы сопереживания, отождествления, сочувствия могут так глубоко укоренить в твоем сердце другое существо, что от ненависти к нему избавиться совершенно невозможно; особенно если больше всего ненавидишь в этом существе его уязвимость перед тем, что ты делаешь. Любовь упорствует, и вместе с ней упорствует ненависть. Даже ненавидеть свое собственное сердце – не помогает. Не думаю, что когда-нибудь ненавидел ее сильней, чем сейчас – чем за то, что подвергла себя позору моего отказа говорить голосом Леонарда.

– Завтра встречаюсь с твоим отцом, – сказал я.

– Это не голос Леонарда, – промолвила она испуганно.

– Нет. Это мой голос. Убери эту игрушку.

Она отставила бычка в сторону. Потом опять взяла. Потом опять поставила. Ужасно было видеть ее страх и нерешительность. Или, может быть, ужасна была моя власть над ней.

– Я не хочу ничего об этом знать, – сказала она. – Избавь меня, пожалуйста.

Я хотел вообще-то ее избавить, но слишком сейчас ее ненавидел.