– Дела в Сэндстоуне совсем плохи, – говорю я Шону.

Я позвонил ему после обеда, часа в четыре. Он остановился в квартире отца в Карлайле. Мне слышно, как у него орет «МТV». Слышно, как льется вода в душе. Слышны какие-то голоса.

– Что там случилось? Мать съела подушку? Или что?

– Нам надо встретиться, – говорю я.

– Доминик, сделай потише, – говорит он, потом прикрывает трубку рукой и говорит что-то в сторону.

– Эй, Шон? Что там у тебя происходит? – говорю я.

– Я тебе перезвоню. – Он вешает трубку.

На прошлой неделе я купил Шону галстук в Paul Smith, но он мне понравился самому, и я решил не дарить его брату (хотя мысль о том, как мой мудак-братец повесится на подаренном мною галстуке, доставляет мне истинное наслаждение). На самом деле я собираюсь надеть этот галстук сегодня. Вместо галстука я подарю ему часы Casio QD-150 с калькулятором, записной книжкой на пятьдесят телефонных номеров и опцией голосового набора номера в тоновом режиме через встроенный микрофон. Я смеюсь, убирая этот бесполезный подарок обратно в коробку, и говорю себе, что вряд ли у Шона вообще найдется пятьдесят знакомых. Он даже не сможет назвать пятьдесят имен. В сегодняшнем «Шоу Патти Винтерс» речь шла о салат-барах.

Шон перезванивает в пять часов из теннисного клуба и говорит, что мы с ним встречаемся в «Дорсии». Он только что переговорил с владельцем Брином и заказал столик на девять. Я в замешательстве. Можно сказать, что я в расстроенных чувствах. Не знаю уж, что и думать. В сегодняшнем «Шоу Патти Винтерс» речь шла о салат-барах.

Вечер. «Дорсия», девять тридцать: Шон опаздывает на полчаса. Метрдотель не желает сажать меня за столик, пока не появится брат. Мой самый кошмарный страх превратился в реальность. Столик прямо напротив бара – лучшее место. Пока за ним никого нет, он ждет, когда Шон почтит его своим присутствием. Из последних сил я борюсь со злостью, помогая себе ксанаксом и «Абсолютом» со льдом. Иду в сортир, чтобы отлить. Пока отливаю, смотрю на тонкую, похожую на паутинку трещину над писсуаром и думаю, что если я вдруг исчезну в этой самой трещине – скажем, уменьшусь и провалюсь туда, – то вполне может быть, что никто этого и не заметит… никто не заметит, что меня больше нет. Никто не заметит. Всем… будет… наплевать. А если мое отсутствие и заметят, то кое-кто наверняка вздохнет с облегчением по этому поводу, с несказанным облегчением. Это правда: без некоторых людей жить станет легче. Жизни людей вовсе не связаны между собой. Никто ни с кем не пересекается. Эта теория устарела. Есть люди, которым просто незачем жить среди людей. К таким людям относится и мой братец Шон, который, когда я возвращаюсь из туалета, уже сидит за столиком напротив бара. По дороге я завернул к телефону, чтобы позвонить домой и прослушать сообщения на автоответчике (Эвелин собирается покончить с собой, Кортни хочет купить чау-чау, Луис предлагает вместе поужинать в четверг). Шон уже курит сигарету за сигаретой, и я думаю про себя: «Черт, почему я ему не сказал, чтобы он заказал столик в секции для некурящих?» Он пожимает руку метрдотелю, но, когда я подхожу, ему не приходит в голову нас представить. Я сажусь и киваю. Шон тоже кивает. Он уже заказал бутылку шампанского «Кристал», зная, что плачу я, и зная – я в этом уверен, – что я знаю, что он не пьет шампанского.