– Вверх ногами, глазам не верю, – говорит она. – И давно она так висит?

– Тысячу лет, – шепчу я, оборачиваюсь и подхожу к ней.

– Что? – говорит она, все еще изучая Онику.

– Я говорю: какого хуя ты с Робертом Холлом? – шепчу я.

– Что ты сказал? – Она оборачивается ко мне. Как будто в замедленной съемке. Как будто в кино.

Я жду, пока она не увидит пневматический молоток и резиновые перчатки, и кричу в полный голос:

– Какого хуя ты с Робертом Холлом?!

Может быть, инстинктивно, может быть, потому, что она запомнила расположение комнат, она с криком бросается к входной двери. Шардоне, выпитое за обедом, притупило ее рефлексы, а вот виски, наоборот, обострил мои, и я без труда опережаю ее, преграждаю ей дорогу и вырубаю четырьмя ударами пневматического молотка по голове. Тащу ее обмякшее тело обратно в гостиную, кладу ее на пол, постелив предварительно белую хлопковую простыню Voilacutro, вытягиваю ее руки в стороны, ладонями вверх, и прибиваю гвоздями к полу по три пальца на каждой руке – за кончики. От боли она приходит в сознание и начинает орать. Я брызгаю перечным спреем ей в глаза, в рот и в ноздри, я укрываю ей голову пальто из верблюжьей шерсти от Ralph Lauren, которое более-менее приглушает крики. Я продолжаю вбивать гвозди ей в руки, пока почти не остается живого места – сплошные гвозди. Теперь ей уже ни за что не подняться и не сесть. Мне пришлось снять с нее туфли – это меня немного разочаровывает, но она отчаянно била каблуками в пол и портила мне паркет из беленого дуба. Все это время я кричу ей:

– Сука ты, сука, – а потом понижаю голос и хрипло шепчу ей в ухо: – Ты ебаная пизда.

Наконец, когда я снимаю пальто у нее с головы, она пытается молить меня о пощаде. Адреналин на мгновение перекрывает боль.

– Патрик, о господи, прекрати, пожалуйста. О господи, прекрати, мне больно…

Но боль возвращается, ясное дело, очень сильная боль, и Бетани снова теряет сознание, ее рвет, и мне приходится держать ей голову, чтобы она не задохнулась. Я снова брызгаю ей в лицо спреем. Пытаюсь откусить ее пальцы, которые не прибиты гвоздями, и у меня почти получается с большим пальцем на левой руке – я обглодал его до кости, – а потом я опять, в принципе уже без надобности, брызгаю ей в лицо спреем. Я снова укрываю ей голову пальто из верблюжьей шерсти, на случай, если она очнется и снова начнет орать, и включаю портативную видеокамеру Sony, чтобы заснять, что будет дальше. Я ставлю камеру на автомат, а сам беру ножницы и разрезаю на Бетани платье, снизу вверх, а когда дохожу до груди, я тыкаю ножницами наугад и совершенно случайно (или, может быть, не случайно) отрезаю ей сосок – через лифчик. Когда я сдираю с нее платье, она опять начинает кричать. Теперь на ней только лифчик, правая чашечка потемнела от крови, и трусики, пропитанные мочой. Но их я оставляю на потом.