– Что я знаю: ты испытываешь те же чувства, что и я. – Он театральным жестом срывает с себя темные очки, словно в доказательство этой мысли.
– Ты пришел… к неверному выводу, – задыхаюсь я. – Ты, очевидно… нездоров.
– Почему? – спрашивает он. – Что плохого в том, чтобы любить тебя, Патрик?
– О… господи.
–
Я чувствую, что он беспомощно смотрит на меня, что он на грани нервного срыва. Сначала я могу ответить на его слова только долгим молчанием, но потом мне удается прошипеть:
– Ну что за хроническая неспособность разумно оценить ситуацию? – Я замолкаю. – А?
Я поднимаю голову от свитеров, галстуков, или что там у нас, и смотрю на Луиса. На мгновение он улыбается, обрадованный тем, что я наконец-то признал его присутствие, но вскоре улыбка ломается, и в темных закоулках своего пидорского мозга он что-то осознает и принимается плакать. Когда я хладнокровно захожу за колонну, за которой могу спрятаться, он тащится следом и, грубо схватив меня за плечо, разворачивает лицом к нему: Луис не хочет смотреть в лицо действительности.
В то же самое время, когда я прошу Луиса: «Уходи», он всхлипывает:
– О господи, Патрик, отчего я тебе не
– Поднимайся, – бормочу я, стоя над ним. – Поднимайся!
– Отчего мы не можем быть вместе? – всхлипывает он, колотя кулаком по полу.
– Потому что я… не… – Я окидываю быстрым взглядом магазин, чтобы убедиться, что никто не слушает; он хватается за мои колени, я стряхиваю его руку. – Я не нахожу тебя… сексуально привлекательным, – глядя на него сверху вниз, громко шепчу я.
«Господи, я не верю, что сказал такое», – бормочу я про себя, ни к кому не обращаясь. Я трясу головой, чтобы она прояснилась. Неразбериха достигла такого уровня, что я больше не способен к восприятию.
– Оставь меня, пожалуйста, в покое, – говорю я Луису и двигаюсь прочь.
Не в состоянии понять эту просьбу, Луис, все еще лежа на полу, хватается за полу моего шелкового плаща от Armani с криком:
– Пожалуйста, Патрик,