– Послушай, ты, – говорю я, опускаясь на колено и пытаясь оторвать Луиса от пола.

Но он в ответ издает бессвязный крик, переходящий в вопль, который увенчивается таким крещендо, что привлекает внимание стоящего на входе охранника, и он направляется к нам.

– Смотри, что ты наделал, – в отчаянии шепчу я. – Вставай. Поднимайся.

– Все в порядке? – Охранник, здоровенный чернокожий парень, смотрит на нас сверху вниз.

– Да, благодарю, – отвечаю я, глядя на Луиса. – Все отлично.

– Не-е-е-ет, – воет Луис, захлебываясь плачем.

– Да, – повторяю я, глядя на охранника.

– Вы уверены? – спрашивает он.

– Дайте нам, пожалуйста, одну минутку, – произношу я с профессиональной улыбкой. – Оставьте нас наедине.

Я поворачиваюсь к Луису:

– Ну хватит, Луис. Вставай. Нечего тут нюни распускать. – Снова смотрю на охранника и, подняв руку, изрекаю: – Всего минуту, пожалуйста.

Охранник, неуверенно кивнув, нерешительно возвращается на свой пост.

Все еще стоя на колене, я хватаю Луиса за неподатливые плечи и спокойно, понизив голос, с самой серьезной угрозой, словно разговариваю с ребенком, которого ждет наказание, говорю ему:

– Слушай меня, Луис, если ты не прекратишь рыдать, жалкий ебаный пидор, я перережу тебе твою ебаную глотку. Ты слышишь меня? – Пару раз я легонько шлепаю его по лицу. Яснее выразиться я не могу.

– О, убей меня, – хнычет он с закрытыми глазами, кивая, и все дальше погружается в бессвязность, а потом ревет. – Если у меня нет тебя, я не хочу жить. Я хочу умереть.

Мой рассудок едва не покидает меня прямо здесь, в Barney’s. Я хватаю Луиса за воротник, стискиваю тот в кулаке и, подтащив его голову вплотную к своему лицу, шепчу вполголоса: