Почему-то эти слова вспоминаются мне, когда после мюзикла мы сидим с Жанетт в «Прогрессе», уже поздно, ресторан переполнен. Мы заказываем нечто под названием «орлиное карпаччо», макрель на гриле, салат эндивий с козьим сыром и миндальными орехами в шоколаде, какой-то странный гаспачо с сырым цыпленком, пиво. В данный момент на моей тарелке нет ничего съедобного, на вкус все пластмассовое. Жанетт одета в шерстяной жакет, шелковую с шифоном шаль с одним рукавом, шерстяные брюки-токсидо, все от Armani, на ней старинные серьги из золота с бриллиантами, чулки от Givenchy, шелковые туфли без каблуков. Она все время вздыхает и грозится закурить, несмотря на то что мы сидим в зале для некурящих. Поведение Жанетт очень беспокоит меня, вызывая мрачные мысли. Она пьет коктейли с шампанским и уже выпила их достаточно, и, когда она заказывает шестой стакан, я намекаю – мол, не хватит ли ей уже. Взглянув на меня, она заявляет:

– Мне холодно и хочется пить, и я, блядь, буду заказывать что хочу.

– Так закажи ты, бога ради, минералку «Эвиан» или «Сан-Пеллегрино», – говорю я.

Сэндстоун

Сэндстоун

Мы сидим с матерью в ее личной комнате в Сэндстоуне, где она теперь живет. На ней темные очки, она накачана успокоительными и все время трогает свои волосы, а я постоянно смотрю на свои руки, не сомневаясь в том, что они дрожат. Она пытается улыбнуться, спрашивая меня, что я хочу получить на Рождество. Меня не удивляет то, как много усилий требуется, чтобы поднять голову и взглянуть на нее. На мне двухпуговичный костюм с V-образными лацканами (шерсть с габардином) от Gian Marco Venturi, кожаные ботинки на шнурках от Armani, галстук от Polo, носки… я не уверен от кого. Сейчас примерно середина апреля.

– Ничего, – проникновенно улыбаясь, отвечаю я.

Пауза. Я нарушаю молчание вопросом:

– А ты что хочешь?

Она долго молчит, а я снова смотрю на свои руки, под ногтем большого пальца засохшая кровь – вероятно, девушки по имени Суки. Мать устало облизывает губы и говорит:

– Я не знаю. Я просто хочу, чтобы было хорошее Рождество.

Я молчу. Последний час я рассматривал свои волосы в зеркале, которое висит в комнате матери (по моему настоянию).

– У тебя несчастный вид, – внезапно произносит она.

– Это не так, – отвечаю я, коротко вздохнув.

– У тебя несчастный вид, – повторяет она, на этот раз тише. Она вновь касается ослепительно-белых волос.

– Ну, у тебя тоже, – медленно говорю я, надеясь, что она больше ничего не скажет.

Она ничего не говорит. Я сижу в кресле у окна, сквозь решетки темнеет лужайка, перед солнцем проходят облака, скоро лужайка снова зазеленеет. Мать сидит на своей кровати в ночной рубашке из Bergdorf’s и шлепанцах от Norma Karoali, которые я ей подарил на прошлое Рождество.