Но водитель стучит в разделяющее нас плексигласовое стекло, подает мне знаки. Снимая наушники, я замечаю, что он запер все дверцы, – вижу, как в мгновение ока опускаются запоры, и слышу щелчок в тот момент, когда убираю звук. Машина едет быстрее, чем положено, по крайнему правому ряду.

– Да? – раздраженно спрашиваю я. – Что?

– Эй, мы незнакомы? – спрашивает он с сильным акцентом, который почти невозможно разобрать, – может быть, он из Нью-Джерси, а может, со Средиземноморья.

– Нет. – Я собираюсь снова надеть наушники.

– У вас знакомый вид, – говорит он. – Как вас зовут?

– У меня незнакомый вид. И у тебя тоже, – отвечаю я, но, подумав, добавляю: – Крис Хаген.

– Да ладно. – Он улыбается, словно я что-то не так сказал. – Я знаю, кто вы.

– Я киноактер, – говорю я. – Модель.

– Нет, – мрачно произносит он.

– Ну хорошо. – Я подаюсь вперед и читаю его имя. – Абдулла, ты состоишь членом «М.К.»?

Он не отвечает. Я открываю «Post» на фотографии мэра в костюме ананаса, снова закрываю и переворачиваю кассету в плеере. Начинаю считать про себя – раз, два, три, четыре, – остановившись взглядом на счетчике. Почему я не взял с утра с собой пистолет? Потому что не думал, что он мне понадобится. Единственное оружие при мне – нож, которым я пользовался вчера вечером.

– Нет, – снова говорит он, – я где-то видел ваше лицо.

Мне уже надоело, и я спрашиваю, пытаясь казаться небрежным:

– Видел? Правда? Как интересно. Лучше следи за дорогой, Абдулла.

Долгая, пугающая пауза, пока он смотрит на меня в зеркальце, но потом его мрачная ухмылка вянет. Его лицо пусто. Он произносит:

– Я знаю. Я знаю. Я знаю, мужик, кто ты.

Он кивает, рот его крепко сжат. Радио, настроенное на новости, молчит.

Здания в серо-красном тумане проскальзывают мимо, такси обгоняет другие машины, небо меняет цвет – из синего в пурпурный, затем черный, опять синий. На следующем светофоре – красный свет, но Абдулла не останавливается. Мы проезжаем по другой стороне Уэст-Сайд-хайвей мимо нового D’Agostino’s, на том месте, где раньше был на углу Mars, и это доводит меня почти до слез, потому что это было нечто опознаваемое, и у меня возникает ностальгия по супермаркету (хоть я никогда и не купил бы в нем ничего), да и по любым другим вещам, и я почти перебиваю шофера, говорю ему, чтобы он остановился, выпустил меня, оставил себе сдачу с десяти – нет, с двадцати долларов, но я не могу пошевелиться, потому что он едет слишком быстро и что-то происходит, что-то немыслимое и смехотворное, я слышу, как он произносит что-то похожее на «это ты убил Солли».