Мэй немного помолчала, глядя на свои руки, будто вспоминала ту ночь.

– Я правда – так испугалась! Вот что ты должен был почувствовать. Вот чего я хотела. Чтобы ты слышал, как эта тварь вгрызается в тебя.

Я опустился в шезлонг и посмотрел на ее тело, едва прикрытое узкими полосками бикини. В шестнадцать она выглядела как тринадцатилетняя девчонка с неразвитыми бедрами и грудью. Тело Мэй напомнило мне рисунки, в которых реальность передается поразительно точно минимальным количеством линий. Но в то же время в ее облике чудилось что-то старушечье.

– У тебя никогда не было чувства, будто тебя обесчестили? – вдруг ни с того ни с сего спросил я.

– Это как понимать? – Она, прищурившись, взглянула на меня. – В физическом смысле? Ты имеешь в виду – изнасиловали?

– В физическом. Или в психическом. Все равно.

Опустив глаза, Мэй оглядела себя, потом опять перевела глаза на меня.

– В физическом смысле ничего такого не было. Я еще девушка, между прочим. Подпускаю одного парня, даю потрогать. – Она показала пальцем на грудь. – Но только через одежду.

Я молча кивнул.

– А в психическом… Даже не знаю. Не представляю, что это значит.

– Я, в общем, тоже. Просто хочу знать, чувствовала ты что-нибудь такое или нет. Если нет – значит, с тобой не было ничего.

– А почему ты об этом спрашиваешь?

– Потому что кое-кто из моих знакомых испытывал такое. И в результате возникали серьезные проблемы. Вот что я хочу у тебя еще спросить: почему ты все время думаешь о смерти?

Она сунула в рот сигарету, ловко, одной рукой, чиркнула спичкой. Надела очки.

– А ты разве о смерти не думаешь, Заводная Птица?

– Думаю, конечно. Но не все время. Только иногда. Как все обыкновенные люди.

– Я вот что думаю, Заводная Птица, – сказала Мэй. – Все люди появляются на свет непохожими друг на друга, и это отличие сидит у них где-то в самой глубине. Оно управляет каждым человеком, излучает изнутри тепло. И у меня это есть, как у всех. Но бывает, оно идет вразнос – то разбухает во мне, то сдувается, дрожь какая-то подымается. Хочется кому-нибудь передать, что чувствуешь, но никто не понимает. Наверное, я толком объяснить не могу, но ведь никто как следует и слушать не хочет. Только прикидываются, что слушают, а на самом деле – ни фига подобного. Я иногда страшно бешусь от этого и прямо с катушек слетаю.

– Как это – с катушек?

– Ну, к примеру, из колодца тебе не даю вылезти или, сидя сзади на мотике, на ходу закрываю парню глаза.