— А что делаешь ты?

— Зима меня не пугает, а вот дождливое лето я ненавижу. Знаешь, зима здесь прекрасна. Я бегаю на лыжах по долине. Всего в десяти милях от Страткроя прекрасная равнина, становись на лыжи и беги. Но когда выпадает глубокий снег, туда не проехать, и это ужасно обидно.

— Ты раньше ездила верхом.

— Я раньше и охотилась. А ездила верхом именно потому, что любила охотиться. Когда я поселилась в Балнеде, Эдмунд обещал, что у меня будут две лошади, но какой смысл держать лошадей, если никто не охотится.

— Чем же ты занимаешь свои дни?

— До сегодняшнего дня их заполнял Генри.

Она обреченно посмотрела на Конрада, потому что он спросил о том, чего она страшилась больше всего на свете. Генри нет, его отняли у нее, как она ни сопротивлялась. «Ты просто душишь его своей любовью», — этот несправедливый упрек Эдмунда ранил ее в самое сердце и довел до бешенства. И все же любовь к сыну была главным занятием в ее жизни и самым большим ее счастьем.

Генри она лишилась, остался один лишь Эдмунд.

Но Эдмунд в Нью-Йорке, а когда вернется, полетит во Франкфурт, в Токио, в Гонконг. До сих пор ей удавалось спокойно переносить эти долгие разлуки, отчасти потому что с ней был Генри, ее радость и утешение, но главное, она была несокрушимо уверена, что куда бы ни занесло Эдмунда, он сохранит ей верность и не разлюбит, ведь он такой надежный. Но сейчас… На нее снова нахлынули сомнения и страхи прошедшей бессонной ночи. Лотти Карстерс сумасшедшая… А может быть, не такая уж и сумасшедшая… Она рассказала Вирджинии такое, что ей и в голову не могло прийти. Эдмунд и Пандора Блэр… «А почему, вы думаете, он вдруг сорвался в Америку? Изменит вам, как изменял первой жене, бедняжке».

Вирджиния почувствовала, что летит в пропасть. К ее великому ужасу, губы у нее задрожали, глаза стали наполняться слезами. Конрад сочувственно смотрел на нее, и на какой-то безумный миг ей страстно захотелось рассказать ему все, выплеснуть горечь своих унизительных подозрений. Но тут слезы хлынули рекой, его лицо расплылось в туманное пятно, и Вирджиния подумала: «Господи, я совсем пьяна». И вовремя спохватилась, миг опасного искушения миновал. Никогда никому не надо говорить об этом, иначе, облекшись в слова, сомнения станут действительностью, она сама накликает беду.

— Прости, я такая глупая, — сказала она и, судорожно всхлипывая, стала искать платочек, но платочка нигде не было. Конрад через стол протянул ей свой, чистейший, белоснежный, свежеотглаженный, она с благодарностью взяла его и высморкалась.

— Я так устала и так измучилась, — сказала она и попыталась обратить все в шутку, — и к тому же здорово пьяна.