– И сейчас, – добавила она, – я знаю, что должна умереть, но наш ребенок будет жить, а ты всегда будешь любить его. И эта мысль – единственное мое утешение.

Напрасно изумленный и потрясенный муж пытался удержать ее. Простившись с ним навсегда, она исчезла в этом дереве. Нет нужды говорить, что самурай предпринял все, что только было в его силах, чтобы убедить даймё отказаться от своего намерения. Князь хотел получить это дерево для ремонта великого буддийского храма Сан-дзю-сан-гэн-до[128]. Дерево было повалено, но после того, как оно упало, оно вдруг сделалось столь тяжелым, что даже триста человек не могли сдвинуть его с места. Тогда ребенок, взявшись своей ручкой за ветку, молвил: «Пойдем», и дерево последовало за ним, скользя по земле, пока они не пришли во двор храма.

Хотя и говорят, что оно бакэмоно-ки, эно-ки иногда удостаивается высочайших религиозных почестей, поскольку дух бога по имени Кодзин, которому посвящены старые куклы, как считается, обитает в некоторых очень древних деревьях эно-ки, и перед ними воздвигают храмы, в которых люди возносят свои молитвы.

VII

Второй сад, что на северной стороне, – мой любимый. В нем нет никаких больших растений. Он усыпан голубоватым галечником, а посреди него находится маленький пруд – миниатюрное озеро, окаймленное редкими растениями, на котором есть крошечный островок с крошечными горами, и карликовыми персиковыми деревьями, и соснами, и азалиями, некоторым из которых, возможно, больше ста лет, хотя высотой они не более одного фута. Тем не менее это творение, если смотреть на него так, как было задумано, совсем не представляется глазу чем-то миниатюрным. При взгляде под определенным углом зрения из гостиной, выходящей на него, создается впечатление берега настоящего озера, с настоящим островом, на расстоянии не далее брошенного камня от него. Настолько проникновенным было искусство старинного садовника, который замыслил все это и который уже столетие как упокоился под кедрами Гэссёдзи, что эта иллюзия рассеивается лишь при взгляде из дзасики, и по той лишь причине, что на острове стоит исидоро, или каменный фонарь. Своей величиной исидоро выдает иллюзорность перспективы, и я не думаю, что он был там установлен в то же самое время, когда создавался этот сад.

Местами на краю пруда и почти вровень с поверхностью воды уложены большие плоские камни, на которые можно встать или присесть на корточки, чтобы наблюдать за озерным народцем или ухаживать за водными растениями. Здесь имеются красивые водные лилии (nuphar japonica), ярко-зеленые дисковидные листья которых маслянисто плавают по поверхности, а также множество лотосов двух видов: с розовыми и чисто-белыми цветами. Здесь есть ирисы, растущие вдоль берега, с фиолетовыми цветами призматической формы, а также декоративные травы, и папоротники, и мхи. Но пруд этот главным образом лотосовый пруд; лотосы придают ему наибольшее очарование. Истинное наслаждение наблюдать каждую стадию их удивительного роста, от того, как начинает распускаться первый листок, и до того, как опадает последний цветок. Особенно стоит того наблюдать за лотосами в дождливые дни. Их крупные чашеобразные листья, раскачивающиеся высоко над поверхностью пруда, собирают в себе дождевую воду и какое-то время накапливают ее; но каждый раз, когда вода в листе доходит до определенного уровня, стебель внезапно сгибается, с громким всплеском опорожняя лист, а затем распрямляется вновь. Дождевая вода на листе лотоса – любимая тема японских художников-металлистов, и только лишь произведения из металла способны воспроизвести этот эффект, ибо движение и цвет воды, стекающей по зеленой маслянистой поверхности, в точности повторяют цвет и движение ртути.