Светлый фон
о том, как труден путь, о том, как много боли, о том, как плачем под дождём, когда одни, когда мы понимаем, что этот день прошёл впустую, как все другие наши дни. Но вдруг я слышу сладкий голос, тягучий и такой родной. И слёзы вновь сменяются слезами, слезами радостных ночей, когда встречались мы. Я был влюблен, оттого и плакал, нам суждено расстаться, как мало времени… как мало времени для счастья! И мы с тобой летим…

И слезы действительно катились по моему лицу. Но плакал не я, а мальчишка внутри меня. Ему одиннадцать лет, он на балете, что потрясает его до глубины души. И все, кто дорог ему, ещё живы, и он сам ещё живой. Не знает о том, как больно жить среди людей, как грустно расставаться с детством, как грустно хоронить и как печально оставаться здесь, когда любимых нету рядом, когда они уж не придут.

Я не помню, как закончилась сцена. Танцоры и музыканты скрылись за шквалом аплодисментов. Я постарался успокоиться, вытер лицо рукавом своей рубашки, думая о том, как же жалко я выгляжу. И только сейчас я почувствовал, что Она стояла, обняв меня и прислонившись своим лицом к моей груди. Она ничего не говорила, просто стояла и… была рядом. Я обнял Её. Это была сцена из русского балета «Анюта». Это было прямиком из моего детства.

– Всё хорошо? – спросила Она через некоторое время, подняв голову и посмотрев на меня.

Знаете, почему художники освещают яркими лампами предметы, с которых пишут свои натюрморты? Ведь если выключить эту лампу, то предметы всё равно будут видны. В чём смысл? В выразительности. В свете люстры эти предметы выглядят обыденно, невзрачно, блекло. Но направленный свет меняет всю картину: цвета насыщаются, тени становятся необычайно черными, на этом контрасте и возникает искусство. Гипертрофированные чувства.

Её беспокойно-ласковый взгляд заставил сердце биться чаще. Он был светом моей лампы.

– Да…

– Хорошо, – она медленно отпустила меня. – Давай потанцуем?

– Что?

– Ну, как они. Пойдем в более светлую комнату и потанцуем. Как умеем.

Не знаю, как, но этого хватило, чтобы меня уговорить:

– Ну что, повторим?

Я провел рукой по её волосам:

– Конечно.

Мы оделись и тихо проникли в комнату фотографа. Там никого не было.

– В этом году что-то поздно все стали готовится к празднику «Улицы Зарёва», – задумавшись сказала она. – В этом году юбилей, я думала, всё должно быть еще пышнее, чем обычно.

– Да, настолько поздно, что я даже и забыл про этот праздник.

– В этому году ещё и Берк не приедет.

Она немного размялась, пока я убирал в сторону декорации недавней фотосъемки, освобождая место для нас. И правда, уже и «Улица Зарёва» вот-вот наступит, а привычного оживления здесь нет. Никто ничего не красит, не шьет, не играет… Юбилей, уже 25 лет прошло с того самого дня, когда Зарёв вместе со своими друзьями провел так называемые «Четыре наших часа» и вскружил голову всему культурному миру города. Говорят, они готовились в этих самых стенах. Теперь же каждый год последние десять лет на один день в году улица Маяковского становится пешеходной: ее заполняют артисты и являют миру себя.