«Холодновато» звучит не слишком выразительно, какое-то контуженное слово. Непорядок. Сидишь в таком месте и думаешь: «надеюсь, я сюда не вернусь». Такие мысли – маленькие радости жизни. А сосны здесь ничего. Правда, в других местах точно такие же. Двигают ветками и очень высокие. Кто полезет обрезать ветки у сосны? Только криков чаек не хватает. Наличие моря было бы здесь очень кстати. Море добавляет невероятно приятные краски:

«А вот у нас на заливе просто невероятное море! Какие волны, ветерок, сосны покачиваются, а воздух… воздух словно сам дышит. Невероятно! Каждый раз удивляюсь!»

День начинается рано. Непривычно, но с местными режимами самое то. О чем поговорим, человек?

На утренних пробежках время растягивается, особенно, если наблюдать за этим со стороны. Слой иголок на земле – закрываешь глаза и их молчание становиться безбрежным…»

Зарёв улыбнулся, вспомнив, что недавно Лена ему рассказала про новое открытие его немецкого друга:

– А наш Вильгельм недавно познакомился с нашими старыми детскими лагерями.

– Остался впечатлен?

– Не то слово! Особенно удивили кровати с продавленными сетками.

– Неужели они еще остались? Вот ему повезло, – Николай призадумался и добавил. – Хотя, я бы не хотел оказаться в таком месте снова.

«Закроешь глаза и солнце. Пробившись через веки, приносит с собой красное «космическое» свечение, растянутое как большая клякса.

Там то ли солнце, то ли берег. Не совсем понял, что сам сказал. Но разве это обязательно всё понимать? Почему бы не жить в этом неком непонимании, постоянно искать, находить, а потом самому доказывать, что это не истина? Тогда и берег, и солнце становятся синонимами. Чем не чудесное прозрение? Сияние солнца и белоснежный песок на берегу – от этих слов повеяло жаром.

Всё еще спят.

Живые люди. Дни сменяются днями. Подружки всё также болтают.

На ярком солнце даже холодный ветерок поутру становится невзрачным. Маленькая неказистая ёлочка. Еще вырастешь!»

– Ваше капучино, – раздался услужливый голос официанта.

Зарёв оторвался от тетради и убрал ее со стола, освобождая место.

– И ваш Цезарь…

– Как быстро, – с этими словами поэт закрыл тетрадь и убрал ее в рюкзак.

– Всё для вас!– торжественно ответил официант, ставя тарелку и заглядывая в глаза Зарёва: – А можно автограф?

Николай на мгновенье нервно улыбнулся. До сих пор иногда это было для него неожиданно, хотя казалось бы…