Все двери в квартире раскрыты, люди ходят из одной в другую, по большей части бездействуя и вздыхая. Студенты-медики не покладая рук занимались ранеными. Я прошел мимо «комнат-лазаретов», повернул вместе с коридором влево и сел на скамейку, установленную в большую нишу в красной стене. Я тихо дышал и не двигался, а люди ходили рядом, обсуждая произошедшее. Все были на ногах. Я слышал, что кто-то плачет в комнате справа.

– Всякое поколение мечтает о революции, ведь что такое революция? Это возвышение себя, возвышение своих взглядов и идей над другими. Это как у Достоевского: даешь себе право решать судьбы, потому что думаешь, что ты выше.

– А потом живешь с этим…

Все вокруг разговаривали о произошедшем. Я даже не прислушивался, обрывки фраз и диалогов сами долетали до меня и медленно погружали в сон.

– Нас потеснили сразу же, я потерялся, не знал, что делать… Колька? Я не знаю, когда всё началось, мы потерялись, я его не видел.

Каждый говорил о своём.

– И правильно сделали, гады.

– Ну не также жестоко, это же жизни людей, сколько их там сломалось?

– Ох, а сколько еще сломается! А ты думал, будет как на Болотной? Тогда было мягко, а сейчас времена такие, ох, молодцы, гады, на корню нас задушили, молодцы, гады, гады…

Я услышал, как мимо пробежала девушка, она искала Ее. Она спрашивала у всех подряд, ее голос дрожал. Я не стал открывать глаза, лишь чуть отвернулся и промолчал. Мне не хотелось лишний раз вспоминать Ее тело, лежащее под дождем. Я не верил в Её смер… Не верил. Через пару минут я всё же открыл глаза и посмотрел на потолок. Надо мной висела лампа в ярко-зеленом абажуре с трещиной сбоку. От беспрерывной ходьбы обитателей квартиры по коридору она чуть качалась из стороны в сторону. Напротив на синей стене висела японская картина: люди идут по мосту. Мало цвета, много линий. Я вздохнул и пошел на кухню, но обернулся на нарастающий шум за спиной.

Знакомого мне человека вели под левое плечо в одну из дальних комнат, видимо, в других уже не было места для раненых. Это был Клык. Бледный, еле волочил ноги, но на попытку других взять его и понести он громко кричал и даже махал ногами, отгоняя помощников. Его правая рука была согнута в локте и зафиксирована чьей-то майкой на груди, как при переломе. Вот только тут было что-то серьезней: вся ткань насквозь пропиталась его кровью. Я оцепенел от этого зрелища. Клык оступился и почти упал, но двое парней, наконец, подхватили его и внесли в ближайшую комнату. Мимо меня снова пронеслась девушка, которая искала мою подругу. Она продолжала спрашивать о Ней, забежала в комнату с раненым Клыком. Я медленно повернулся и снова пошел на кухню, но вдруг услышал крик своего знакомого: