Это МЕРЗКО, ТОШНОТВОРНО.
СТРАШНО.
Местные что-то поначалу кричали мне, видимо, не понимая, что я говорю, но мне было всё равно. Мой слог набирал обороты и вскоре всё кафе замолчало, внимая захватывающей музыке слов. Слово, если оно настоящее, мощно звучит на всех языках, сотрясая стены привычного невзрачного словоблудия и оскуднения. Оно несет энергию, силу, саму жизнь. Впервые в жизни я упивался своим словом, хоть оно и было лишь о боли моей и страдании.
В порывах истового излияния души я поднял глаза и в клубах сигаретного дыма увидел свет. Он тонким лучом разрезал пространство, и я услышал гудки паровоза. Это был перрон, заполненный людьми. Да, ошибки быть не могло, я узнавал своды родного Московского вокзала. Предо мной проходили толпы людей, все они собирались вокруг единственного поезда, стоящего у центральной платформы. Из окон купейных вагонов людям махали знакомые лица: губы Цвета не переставая, широко улыбались, маленькие глаза Златоусцева сияли в отблесках этого божественного сияния, статная фигура Мирона по-детски подняла вверх обе руки, не потеряв своей прусской хватки, Вильгельм торжественно тряс над головой скрипкой, словно это был гусарский палаш, а щёки Маши как всегда заливались самым звонким на свете смехом, и даже серьезность Берка куда-то исчезла. Весь город пришёл попрощаться с ними и поблагодарить за всё. Над вокзалом грохотал салют, люди несли разноцветные флаги, хлопушки с конфетти, цветы и все были счастливы. На это всё, обняв свою, бесспорно прекрасную Елену, смотрели серые глаза Зарёва. Его руки были теплыми, а настроение безоблачным. Все были вместе.
Скрипнули колеса и поезд медленно тронулся. Крики усилились, и я, переполненный чувствами, обливаясь слезами, начал махать им со своей сцены. А они рассеянно смотрели на провожающих и улыбались. «Прощайте! Прощайте! Прощайте!» В последнем вагоне я увидел Её. Она смотрела на меня и слабо покачивала ручкой. Ей было грустно расставаться, но Она улыбалась. Я подмигнул ей. У нас было особенное свойство сходится вновь. Я был спокоен. Поезд удалялся, а я так и стоял до тех пор, пока вагоны не скрылись в дали. А потом окинул взором свою публику и принялся за свою работу, словом раскрывая сердца людские навстречу чистому сиянию любви.
«Когда ты поймешь, как идеален этот мир, ты запрокинешь голову и рассмеешься, глядя в небо».
Гаутама Будда.