– Мне в Виндзоре всегда чудился некоторый холодок, а вам, милорд? Я об общем положении вещей, не только о замке. – Его голос журчит тихо, успокаивающе. – Будь я королем, я старался бы больше времени проводить в Уокинге. Вам известно, что там никогда не бывает снега? По крайней мере, не было последние двадцать лет.

– Будь вы королем? – Брэндон ускоряет шаг. – Если Анна Болейн может сделаться королевой, то почему бы и нет?

– Беру свои слова назад. Мне следовало выразиться смиреннее.

Брэндон сопит.

– Она, моя жена, никогда не появится в свите этой распутницы.

– Милорд, вам лучше считать ее целомудренной, как считаем мы все.

– Ее воспитала мать, известная потаскуха, доложу я вам. Это она, Лиз Болейн, бывшая Лиз Говард, первая затащила Генриха в постель. Уж поверьте мне – я самый старый его друг. Ему было семнадцать, и он не знал, куда вставлять. Отец воспитывал его, как монашку.

– Теперь никто из нас не верит в эту историю. Про жену монсеньора.

– Монсеньора! Силы небесные!

– Ему нравится, когда его так называют. Вреда в этом нет.

– Ее воспитывала сестрица Мария, а Мария росла в борделе. Знаете, как они это делают во Франции? Супруга мне рассказала… Ну, не рассказала, а написала на бумаге, по-латыни. Мужчина возбуждается, и женщина берет его член в рот! Вообразите только! И можно ли называть целомудренной особу, которая вытворяла такие мерзости?

– Милорд… если ваша супруга не хочет ехать во Францию, если вы не в силах ее убедить… давайте скажем, что она больна. Небольшая уступка ради вашего старинного друга. Это позволит ему избежать… – Он чуть было не говорит «ее попреков», но быстро поправляется: – …позволит избежать неловкости.

Брэндон кивает. Они по-прежнему идут к реке, и он пытается шагать медленнее – не хочет уходить далеко, потому что Анна уже ждет его с известием, что Брэндон извинился. Герцог поворачивается к нему, на лице – страдание.

– Тем более что это правда. Она ведь и впрямь больна. Ее маленькие прелестные… – Брэндон складывает ладони чашечкой, – совсем усохли. Я все равно ее люблю. Она стала вся прозрачная. Я ей говорю, Мария, когда-нибудь я проснусь и не смогу найти тебя в постели – приму за нитку на простыне.

– Очень вам сочувствую, – говорит он.

Суффолк трет лицо.

– О Боже. Ладно, идите к Гарри. Скажите ему, что мы не можем.

– Раз ваша супруга не может ехать в Кале, стоит поехать вам.

– Я бы не хотел ее оставлять, понимаете?