— Муж мой, что случилось? Скажи мне, что произошло? — снова тихо спросила я.

Он посмотрел на меня так, словно был удивлен, что я, оказывается, все еще рядом, и я поняла, что он настолько погрузился в собственные мысли и так далек в этот момент от моей тихой теплой спальни, что, скорее всего, видит перед собой совсем иную комнату в совсем иной стране. А может быть, он пытался разглядеть что-то во тьме прошлого, например, неуютную спальню в Тауэре и двух мальчиков, сидящих на постели в ночных рубашках, со скрипом отворяющуюся дверь, незнакомца на пороге. Казалось, он страстно старался понять, что же случилось после этого — и боялся увидеть, что мальчики были спасены, и надеялся, что они все же были убиты.

— Что? — раздраженно спросил он. — Что ты сказала?

— Я же вижу, как ты огорчен и взволнован. Что случилось?

Его лицо омрачилось, и на мгновение мне показалось, что сейчас он сорвется, закричит на меня, но он лишь устало и бессильно, как тяжело больной человек, сказал:

— Снова этот мальчишка. Проклятый самозванец! Он снова исчез.

— Но ты же послал за ним…

— Да, я послал за ним. И с полдюжины шпионов к нему приставил, пока он добирался из Ирландии во Францию. И при дворе французского короля за ним добрая дюжина моих людей следила, даже когда король Карл уже пообещал отдать его мне. Ты же не думаешь, что я, как полный идиот, мог оставить его без присмотра?

Я покачала головой.

— Надо было мне отдать приказ, чтобы они прикончили его сразу же! Но я думал, что будет лучше, если его привезут в Англию, где над ним будет устроен суд, и я докажу, что он самозванец, а потом прикажу его казнить. А для пущей убедительности я собирался создать целую легенду о его прошлом — позорную историю о его невежественных родителях-бедняках, об отце-пьянице, занятом грязной работой где-нибудь на реке, скажем, в кожевенной мастерской, — что-нибудь такое, чтобы умерить это его великолепие. После суда ему был бы вынесен смертный приговор, и я бы заставил всех смотреть, как он умирает. Все должны были знать: он умер раз и навсегда, и следует прекратить собирать для него войска, строить ради него заговоры, мечтать о нем…

— Но он исчез? Сбежал? — Я ничего не могла с собой поделать: кем бы этот юноша ни был, я надеялась, что ему все же удалось сбежать.

— Ну да, я ведь уже, кажется, сказал!

Я выждала немного, чтобы мой раздраженный супруг слегка успокоился, и предприняла еще одну попытку.

— И куда же он сбежал?

— Если бы я это знал, я бы уже послал людей, чтобы они прикончили его прямо на дороге! — с горечью сказал Генрих. — Пусть бы они утопили его в море, уронили ему на голову дерево, перебили его лошади ноги, а его самого стащили с седла и зарезали! Вообще-то он мог отправиться куда угодно. Выбор у него достаточно велик. Назад в Португалию? Почему бы и нет. Там его считают принцем Ричардом и обращаются к нему как к сыну твоего отца, герцогу Йоркскому. В Испанию? Тоже возможно, тем более он уже написал королю и королеве, причем как равный им, и они, скорее всего, его приняли бы. В Шотландию? Ну, если он действительно направился к королю скоттов и они вместе соберут армию и пойдут против меня, тогда на севере Англии меня можно считать мертвым, ибо в этих проклятых пустынных холмах у меня нет ни единого друга. Я знаю, северяне только и ждут, чтобы этот мальчишка их возглавил, чтобы поднять против меня восстание.