* * *

Похоже, «мальчишка» чувствовал себя при дворе как дома. Он ходил из зала в зал, спускался на конюшенный двор, заглядывал в птичник, где держали соколов, и в сад, но ни разу не заблудился, не сбился с пути, ни разу никого не спросил, где, например, размещена королевская казна, а где находится теннисная площадка. Он приносил королю требуемые перчатки, не спрашивая, где они хранятся. В новой для него среде он чувствовал себя как рыба в воде и по-свойски обращался с молодыми красавцами-аристократами, с которыми и проводил большую часть времени. Обычно они праздно слонялись по королевской приемной и исполняли всякие мелкие поручения Генриха, но очень любили порой заглянуть ко мне, чтобы послушать музыку или поболтать с моими фрейлинами. Если мы играли в карты, они тут же присоединялись к игре; если кто-то упражнялся в стрельбе из лука, они тоже брали лук и изо всех сил старались превзойти друг друга. Денег у этих молодых кавалеров было более чем достаточно, и они весьма вольно ими распоряжались, играя в азартные игры; все они умели прекрасно танцевать и изящно ухаживать за дамами, но основным их занятием был флирт. У каждой из моих фрейлин был среди них свой фаворит, который, казалось, жил исключительно надеждой поймать тайком брошенный на него взгляд обожаемой особы.

Так вот, «этот мальчишка» вошел в светскую жизнь так легко, словно родился при дворе и получил самое лучшее воспитание. Если его просили спеть, он не ломался, а с удовольствием пел вместе с моим лютнистом; если кто-то, вручив ему книгу, просил его прочесть вслух какую-нибудь историю на французском или на латыни, он с легкостью это делал. Он был прекрасным наездником, и его слушался любой конь в нашей конюшне; в седле он держался спокойно и даже чуть расслабленно, с уверенностью человека, с раннего детства привыкшего к верховой езде; он отлично танцевал, умел весьма к месту ввернуть смешную шутку или мгновенно сочинить стихи. Если придворные затевали игру в импровизации, он выделялся быстротой реакции и остроумием; если его просили что-нибудь прочесть наизусть, он читал длинные и сложные поэмы. Короче, он обладал всеми умениями и навыками хорошо образованного молодого аристократа и действительно был во всех отношениях похож на того принца, именем которого сам себя называл.

Но на самом деле он выделялся среди прочих придворных лишь тем, что утром и вечером приветствовал леди Кэтрин, преклонив пред нею колено и целуя ей руку. Утром он делал это еще по дороге в часовню — опускался на одно колено и, сняв с головы шляпу, нежно целовал протянутую ему руку жены; на мгновение он словно замирал в этой почтительной позе, и она тоже словно замирала, опустив вторую руку ему на плечо. Вечером, выходя из обеденного зала или из моих покоев — уже после того, как я приказывала музыкантам умолкнуть, — он сперва непременно низко кланялся мне с той самой, странно знакомой, улыбкой, а потом неизменно поворачивался к жене и преклонял перед нею колено.