В январе королевский посланник возвращается из Рима в венке улыбок, с известием о том, что Святой Престол одобрил выбор короля на место архиепископа Кентерберийского. Уильяма Уархема, святого, созерцательного и кроткого человека, измученного тем, что король творил с его церковью, заменит капеллан семьи Болейн, Томас Кранмер, чье понимание Библии так удачно совпадает с королевским; Кранмер, такой же еретик-лютеранин, как и его хозяйка.

– Это соглашение и предсказывал Реджинальд, – мрачно говорит Монтегю. – Папа соглашается на капеллана Болейнов, но спасает английскую церковь.

Томас Кранмер не слишком похож на спасителя. Облачившись в святую ризу архиепископа Кентерберийского, он использует первую же свою проповедь, чтобы сказать двору, что брак короля с королевой греховен и король должен заключить новый, лучший союз.

Я не могу скрыть это от принцессы, и в любом случае ее нужно подготовить к дурным вестям из Лондона. Медленный колокольный звон в моей голове стал так громок, что теперь мне кажется, что его должна услышать и она.

– Что это значит? – спрашивает она меня.

Под ее голубыми глазами залегли фиолетовые тени. Она не может спать от боли в животе, и, что бы я ни предпринимала, боли не проходят. Когда у нее месячные, она теряет столько крови, словно ее тяжело ранили. Бывает, однако, что у нее и вовсе нет крови, и тогда я начинаю опасаться за ее будущее. Если от горя она станет бесплодной, значит, король сам воплотил свое проклятие.

– Что это значит?

– Я думаю, ваш отец король тайно получил разрешение Святого Престола оставить вашу матушку, и Томас Кранмер объявляет об этом. Возможно, король женится на маркизе, но не коронует ее. Но в вашем положении, Ваша Светлость, это ничего не изменит. Вы были зачаты в твердой вере, и вы по-прежнему единственная законная его наследница.

Я не говорю: вас вынудят принять присягу. Не могу заставить себя повторить королевский приказ. Знаю, что должна, но не исполняю свой долг. Я не могу сказать девушке семнадцати лет, что одно упоминание своего имени может стоить ей жизни, но она должна пойти на этот риск.

– Я знаю, – отвечает она едва слышно. – Я знаю, кто я, и моя мать знает, что никогда в жизни не совершала ничего бесчестного. Все это знают. Единственное, чего никто не знает, – это маркиза?

Мы узнаем чуть больше весной, когда я получаю из Лондона, от Монтегю, несколько записок подряд. Они не подписаны, не запечатаны. Они появляются на моей тарелке, или оказываются приколоты к седлу, или засунуты под мою шкатулку с драгоценностями.