– Монтегю! – пораженно говорю я. – Он ведь только приветствовал нас.

– Нельзя, – мрачно отвечает Монтегю. – Вы вернулись ко двору, леди матушка, нас восстановили в правах, но здесь все не так, как прежде. Король изменился. Думаю, он никогда не будет прежним.

– Я думала, он очень счастлив с Джейн Сеймур, – говорю я. – Думала, она – единственная женщина, которую он когда-либо любил.

Монтегю, услышав, как я язвлю, прячет мрачную улыбку.

– Он с нею счастлив, – осторожно говорит он. – Но он не настолько влюблен, чтобы вынести хоть слово осуждения или сомнения. А когда кто-то выкрикивает твое имя, или имя принцессы, или что-то про церковь – это как раз то осуждение, которое ему невыносимо слушать.

Комнаты у меня при дворе те же, что и раньше, давным-давно, когда я была придворной дамой Катерины, а она была королевой всего двадцати трех лет от роду, спасенной от нищеты и отчаяния семнадцатилетним королем, и мы думали, что теперь все всегда будет хорошо.

Я отправляюсь выказать уважение новой королеве, приседаю перед Джейн Сеймур, девушкой, которую я впервые увидела, когда она была застенчивой и не вполне умелой девицей в свите Катерины. По ее набеленному высокомерию я понимаю, что она помнит, как я ругала ее за неуклюжесть, и я опускаюсь в старательном глубоком реверансе, из которого поднимаюсь лишь по ее приглашению.

Я забочусь о том, чтобы она не заметила ни тени веселого изумления, с которым я осматриваю комнату и ее дам. Все деревянные выступы, на которых красовался сокол или большое «А», обточены и ошкурены, и теперь там «Д» или взлетающий феникс. Ее медоточивый девиз, «Клянусь повиноваться и служить», как раз сейчас вышивают по зеленому стягу Тюдоров ее дамы. Они любезно меня приветствуют. С некоторыми я в давней дружбе. Элизабет Даррелл служила Катерине вместе со мной, единоутробная сестра Фрэнсис Грей, Мария Брэндон, тоже здесь, как и, что удивительно, Джейн Болейн, вдова Джорджа Болейна, которая дала роковые показания против собственного мужа и своей невестки Анны. Кажется, она с похвальной быстротой оправилась от собственного горя и несчастья в семье и очень вежливо передо мной приседает.

Королева Джейн меня поражает. Взять Джейн Болейн в придворные дамы – значит осознанно приветить шпиона, который пойдет на любую низость. Она ведь должна знать, что Джейн Болейн отправила мужа и невестку на виселицу, она едва ли дрогнет, заманивая в ловушку чужого человека. Но потом я понимаю. Этих дам выбрала не Джейн, это женщины, которых сюда поместили их родственники, чтобы грести милости и доходы, чтобы попадаться королю на глаза, это порочные приспособленки, которых сюда впихнули ради наживы. Это не двор королевы Англии, не в том смысле, в каком я бы поняла. Это крысиное гнездо.