Бланка широко раскрыла глаза, устремила на епископа пронзительный взгляд и в гневе стукнула ладонью по столу.

— Шампань — наш верный союзник! Наш друг! Этот друг всегда помогал нам, выручал из беды. Забыли Шинон, Беллем, Монлери? Кто, как не Тибо Шампанский, пришёл тогда на выручку? Кто проливал свою кровь за короля и за нас с вами? Не будь его, страной управлял бы Филипп, дядя короля; не уверена, епископ, что при нём вы не лишились бы своего поста и сана. И вот теперь, когда Шампани грозит беда, вы предлагаете отвернуться от неё, опасаясь нападения, о котором никто из мятежников и не помышляет, ибо будут приведены в действие высшие силы, включая сюда власть императора!

Тяжёлым взглядом она обвела молчавших советников и продолжала, несколько сбавив тон:

— Иные полагают, вероятно, что я спешу на выручку тому, кто избрал меня дамой своего сердца и поёт любовные песни, трогающие мою душу? Так вот, запомните все: в сложившейся ситуации нет места любовным мотивам. Мы идём спасать корону Франции! Подчёркиваю — корону! Её щит — Шампань. Упадёт щит — уязвимым станет сердце монархии, которым желают завладеть наши враги. А потому повторяю: выступаем незамедлительно! Всякое промедление в этом деле будет рассматриваться как дезертирство и караться по закону.

— Шампань — наш друг, как верно сказала её величество вдовствующая королева, и наша святая обязанность протянуть ему руку помощи, — прибавил кардинал.

— Вот именно, друг! — повысила голос Бланка. — Считаю предательством оставить его в беде. Мы не имеем такого права, иначе мы — ничтожное правительство, которое заслуживает только того, чтобы его разогнали! Я всё сказала. Не будем терять времени. Маршалам — не мешкая собирать людей! Первый, кто приведёт свой отряд к городским воротам, будет удостоен особой королевской милости.

Совет разошёлся так же быстро, как и собрался.

За короткий срок, так, что потом диву давались, собрали армию из рыцарей, крестьян и горожан. Все близлежащие города как один откликнулись на призыв правительства, магистраты всех коммун клялись защищать короля людьми и, если потребуется, деньгами. Не успели и глазом моргнуть, как у стен Парижа стояло огромное войско, уже поделённое маршалами и капитанами на тысячи, сотни и десятки. Все эти люди были обучены военному делу, это вменялось в обязанность каждому городу. Так повелел мудрый король Филипп Август, и его указ обратили в закон.

Одна особенность, которую нельзя обойти молчанием, наблюдалась в этом войске: всадников и пеших рыцарей здесь гораздо меньше, нежели вилланов и горожан; сознавая свою численность и сплочённость, простолюдины выглядели, пожалуй, даже более воинственно, нежели знать. Они, эти люди, были веселы, шумны и с вызовом глядели на восток, куда им предстояло идти. Были забыты все сплетни. Они шли защищать своего короля. Непосредственная опасность ему, конечно, не угрожала, но враг напал на державу и стал обижать её союзника — чем не повод если и не защищать короля в прямом смысле слова, то с оружием в руках выступать в защиту его друзей! И здесь во всей полноте народ явил свою национально-патриотическую силу, которой до сей поры не существовало.