Выпавший ночью снег не пожалел для пейзажа белой краски, запорошил крыши домов, заборы, кусты и деревья, сделав их игольчато — пушистыми, и навредил, засыпав и без того не чищеную дорогу.

В зимнем комбинезоне, купленном на вырост, Егорка утопал в снегу и походил на смешного «клишаногово ведмедика». Всякий раз при его сильном крене в сторону Рите приходилось его подстраховывать, хватая за капюшон, поэтому издалека они выглядели танцующей парой.

Стая грачей, прилетевших накануне, бестолково галдела, недоумённо тыкая клювами в снег, скрывший проталины, где они ещё вчера пытались найти себе корм. Вдруг они с громким карканьем вспорхнули и облепили ветви деревьев, стряхнув с них шлейф серебристого инея.

Это их спугнула, выдвинувшаяся из магазина навстречу Рите, баба Ася Пчелинцева.

В сильно просвечивающейся авоське она несла батон хлеба, пачку лапши и соль, а в хлопчатобумажном чулке на левой ноге — спрятанную бутылку водки. Донышком бутылка упиралась в бабкину старую боту, а выше сильно уродовала её и без того кривую ногу. Бабка Ася сейчас напоминала довольную собою обезьяну, наконец сообразившую, куда ей пристроить гранату.

Бабку сильно штормило.

Рита подхватила на руки, мешавшего движению, Егора и на мгновение зажмурилась. Пытавшуюся обойти их бабку вдруг сильно занесло влево. Рита со страхом представила себе, как острые осколки бутылки, разбившейся при падении бабки, вонзаются ей в ногу.

Но бабка удержала равновесие. Рита обернулась. Размахивающая авоськой, баба Ася продолжила дальше расширять тропинку, западая то в одну, то в другую сторону, что — то негромко бормоча себе под нос.

Яркое весеннее солнце и искрящийся снег слепили глаза, мешали разглядеть слабую тропинку под ногами. И ещё Егор, одной рукой державшийся за мамин воротник, другой рукой в пушистой варежке постоянно мельтешил у Риты перед носом.

— Егор, перестань, — отстранила Рита руку сына. — А то сейчас оступлюсь и вместе свалимся!

Но Егорка опять сунул руку в варежке матери в лицо.

— Нюхай, Шарик, нюхай! — говорил он очень чисто и очень серьёзно.

Рите было непонятно, что это для него: игра или он сознательно пытается вывести её из себя? Может виной всему была его детская вредность? Говорить уже научился, а слушаться — ещё нет. Что вообще может соображать такая маленькая «пуговка»?

Солнце всё так же играло в снежном убранстве нарядной улицы, лёгкий мороз приятно пощипывал нос и щёки, а Рита сразу почувствовала себя очень неприятно, но вскоре про всё забыла. А вспомнила лишь после того, как у неё однажды сдали нервы и она, расплакавшись, легла на кровать, а Егорка подошёл, к ней, погладил её по голове и при этом очень серьёзно пожалел: — Не плачь, носастая!