Наконец собаки взяли след и охотники, гикая на своих коней, помчались по лесу. Ветер засвистел, сметая с деревьев сухой иней, царапался и холодил разгорячённые лица. Лес становился чаще. Упругие, ледяные ветки деревьев хлестали по лицу, но Дитрих старался не отставать.

По крупу его коня пошла нервная дрожь.

Крепко грянул ружейный выстрел и, вырвавшийся было вперёд, конюх стал резко заваливаться на бок.

Испуганный выстрелом конь Дитриха встал на дыбы, а потом резко рванул куда — то в сторону, но наткнулся на непроходимый кустарник. Дитрих с трудом осадил, явно неприученного к охоте, жеребца и ошалело взглянул в направленное на него ружейное дуло.

Это мало походило на эксцентричную выходку человека в сильном подпитии, слабо понимавшего, что он вытворяет!

— Что, вы, собираетесь сделать? Я германский подданный! Вы создаёте прецедент! — Дитрих пытался образумить, вконец, взбесившегося Жоржа, попутно соображая, как бы ему сорвать с плеча своё ружьё. — Ваша власть вас за это не похвалит!

Дитриха охватила ярость. Он не желал позволить этому проходимцу угробить себя!

— Плевать я хотел на эту власть! Я давил её с восемнадцатого года!

Зло ухмыльнувшись, Жорж нажал на курок и всадил пулю почти в самое сердце лощёного немца, но не за Россию — матушку, а с целью самому завладеть тайной картой, а затем и бесценным сокровищем, которое ему было приказано вывезти в Германию. А это вовсе не входило в планы Жоржа. Могущество, приносимое артефактом, было нужно ему самому. И его нельзя было оценить никаким денежным эквивалентом.

И сейчас всё сложилось как нельзя лучше.

Но он не предполагал, что раненый конюх такой хороший стрелок. Несмотря на жуткую боль и туман в глазах, конюх прицелился и выстрелил в затылок подлому Жоржу, и тут же свалился сам в притоптанный конём и обагрённый его кровью снег. Через мгновение он потерял сознание.

Обезумевший от грохота выстрелов и чувствующий под собой умирающего седока, конь Дитриха поскакал прочь от этого гиблого места. Но он был породистый и поэтому умный конь и он не пытался сбросить своего, склонившегося к крупу, седока. А тот слабо, сквозь кровавую пелену, застилавшую ему глаза, различая движение вокруг себя, обеими руками мёртвой хваткой вцепился в поводья.

Уже к ночи, дрожащий, уставший конь, благодаря своему природному чутью, вынес Дитриха на окраину какого — то села на запах кузницы — древесного угля и угара, расположенного долольно далеко от конезавода.

У дрожащего, с помутневшими глазами, коня сильно ходили бока. Конь устал. Было очевидно, что он преодолел немалую дистанцию.