Вот ближе к правому краю сетки стоит и временами с хрустом в каленных суставах падает на пол некто «покаянник». Ивану часто ничего не говорили реальные имена и фамилии осужденных преступников или их тюремные прозвища. Тогда мысленно он заменял их своими наименованиями. Вот как и этого тощего мужичка с клинообразной бородкой, являющегося членом «зловредной» секты «покаянников». В последнее время правительство озаботилось состоянием православия и стало усиленно «подчищать» секты, пытаясь их если не искоренить совсем, то хотя бы загнать в такое подполье, где от них не было бы «ни слуху, ни духу». Вот и этот был не просто сектант, но еще и «бегунок», то есть тот, кто не сидел на месте, а «бегал» по городам и весям с проповедью своего «учения». То была какая-то странная смесь философии, суеверия и религии, по которой выходило, что степень твоего спасения зависела от степени твоей же грешности. И чем больше грехов ты совершил и чем тяжелее эти грехи, тем вернее это спасение. В пример приводился правый разбойник на кресте, прощенный Христом уже после распятия и первым вошедшим в рай. (Как говаривал этот «покаянник» – «в раи».) Разбойник-то наверняка был прежде убийцей, раз оказался приговоренным к распятию, и тем не менее оказался первым со Христом в раю, а благодаря чему – благодаря исключительному покаянию. Но такое исключительное и глубокое покаяние возможно только при условии столь же исключительного и глубокого греха, значит, для спасения необходим грех, одно без другого невозможно. А «сугубое» спасение (что в этот термин вкладывал «покаянник» Ивану с полной степенью определенности так и не удалось выяснить) возможно только при наличии «сугубого» греха. Вот такая жизненная философия, и оно бы все ничего, если бы не жуткие практические ее результаты. За тем же «покаянником» висел обвинительный приговор в нескольких убийствах, и он одно время даже возглавлял целую разбойную шайку, причем сам ничтоже сумняшеся рассказывал Ивану, что настоящего греха без пролития крови и не бывает. Отсюда и выходило умопомрачительное и несообразное, что без убийств невозможно приобрести спасение… И при этом этот усердно молящийся «парадоксалист» умел очень хорошо устраиваться и улаживать свои дела, откупаться от правосудия и неплохо устраиваться в самих тюрьмах, рассматривая их как «покаянные места». Вот и здесь он явно пользовался авторитетом и влиянием среди тюремной братии, относящейся к нему с неким «благоговейным уважением».
Впрочем, он не был единственным среди заключенных в тюрьму сектантов. Подле него, но все-таки чуть сзади (а привилегированность места определялась близостью к передней сетке решетки и амвону) молился еще один сектант, но этот раз скопец. Это был маленький, почти лишенный растительности старец с востреньким, постоянно бегающим взглядом и подергивающейся небольшой головкой. Эти подергивания были хорошо заметны Ивану сверху, и порой он развлекал себя, занимаясь их подсчетом за определенную долю времени. С этим скопцом Иван тоже имел беседу, впрочем, без особого удовлетворения метафизической стороной его взглядов. Они основывались на буквальном понимании слов Христа: «Ибо есть скопцы, которые из чрева матерного родились так; и есть скопцы, которые оскоплены от людей; и есть скопцы, которые сделали сами себя скопцами для Царства Небесного. Кто может вместить, да вместит». И он, этот старец «вмещал» и других еще привлекал к этому «вмещению». Ибо оскопить себя для «Царства Небесного» – это и есть высший подвиг скопничества, гарантирующий туда поступление. Потому – почему бы не помочь и своим родственникам? Этот скопец не сразу стал скопцом, у него раньше была довольно большая семья, но когда он «вместил», то это ужас этого «вмещения» пришел и в его семью. Он собственноручно оскопил собственного сына, причем, накануне его свадьбы. Сын был резко против радикальных взглядов отца, он любил свою избранницу, но отец обманом заманил его на тайное собрание и там насильственно оскопил его, несмотря на его протесты и сопротивление. Его жена оскопилась, как говаривал этот самейственник, «по убеждению», а вот взяли его, когда он собирался то же самое проделать над своею собственною дочерью…