Суппилулиума вдруг исторг мощный стон из своей груди, схватился за голову.

— Я задушу тебя! Я сам вырву твоё сердце! — в ожесточении закричал он.

Военачальники и воины на мгновение оцепенели, не сводя глаз с властителя и не понимая, что с ним творится.

«Ты сначала залезь на вершину, потому что я там! — рассмеялся Азылык. — Ну давай же, я жду тебя!»

Самодержец бросился к верёвкам, прикреплённым к скале, и стал взбираться по одной из них. Воины застыли, не ожидая такой прыти от полководца. Первым опомнился Халеб. Он бросился следом, схватил конец верёвки.

— Ваше величество, мы их стащим оттуда! Мы всё сделаем! Только слезайте! Я вас умоляю! — забормотал начальник колесничьего войска.

Вождь хеттов замер, с удивлением глянул вниз, на растерянное лицо военачальника.

«Ну давай же, не останавливайся, я жду тебя! — подбадривал его Азылык. — Иначе мы никогда не свидимся! А я бы хотел на тебя посмотреть. У тебя по-прежнему красные гнойнички на щеках? И брадобреев каждый день меняешь? А у меня здесь вино, жареный барашек, лепёшки. И ветерок хороший. Поднимайся!»

Сверху сбросили несколько камней, один из них ударил по плечу правителя, и тот полетел на землю. К счастью, Халеб, стоявший на земле, успел подхватить царя, и тот, упав на сирийца, отделался лёгкими ушибами.

Поднявшись, Суппилулиума запрокинул голову и, щуря глаза от слепящего солнца, долго смотрел на вершину, словно ждал, что оттуда покажется голова Азылыка.

Через полчаса штурм продолжился. Четверо воинов с разных сторон, один за другим, снова стали взбираться по верёвкам наверх. Но едва первые подбирались к вершине, как оттуда сыпался град камней, и хетты с дикими воплями летели вниз.

Быстро спала полдневная жара, солнце пожелтело и тотчас стало краснеть, подкатившись к певучей линии горизонта. Подступил вечер, за которым хищным грифом упадёт ночь, и под утро у всех зуб на зуб не будет попадать от озноба. Царь же обещал всем, что эту ночь они проведут в жарких объятиях сирийских наложниц.

Тьма быстро сгущалась, и правитель приказал разломать две боевые колесницы и развести костры вокруг злополучной горы, но что происходило там, наверху, разглядеть всё равно было невозможно. Тишину горных отрогов время от времени разрывали лишь человеческие вопли, звук падающих сверху тел, грохот камней, и снова всё стихало. Безжизненные тела оттаскивали в сторону, и Халеб со страхом наблюдал, как растёт новый могильный холм. Суппилулиума стоял рядом и, задрав голову, не отрываясь смотрел в чёрное небо. Голос Азылыка больше не дразнил его.