У Нефертити было много своих доводов, которые она не успела высказать мужу, ибо видела, понимала, что он и слышать ни о чём не хочет. Но почему? Почему так? Раньше был Мату, с кем она могла запросто посоветоваться обо всём, но месяц назад и его не стало. Умирая, он сказал с улыбкой на устах: «Я скоро увижу Айя, и потому мне не страшно».

Несколько дней назад царица прочитала отрывки из книги Шуада, и её поразила одна фраза: «Не брани, не восставай против того, что уже свершилось или что должно непременно свершиться. Ночь не противится утру, а жаркий день сам спешит уступить своё место прохладе вечера, и тогда мудрость, покой и согласие возвратятся в душу». И она сразу подумала: «Это про меня!». Её противоборство принесёт им обоим и всему Египту только страдания и досаду. А стоит ли их увеличивать? Жрец обещал зайти к ней, узнать её мнение, и она с нетерпением поджидала Шуада — столь интересные притчи и мысли были разбросаны на страницах книги. Вот уж никогда царица не предполагала, что в толстом, обрюзгшем теле, каковое имел жрец, могут рождаться столь изысканные и драгоценные истины. Раньше ей казалось, что красивое произрастает от красивого. Из семени колючего сорняка не взойдёт роза. Из зёрнышка сосновой шишки не появится стройный кипарис, побег бамбука не подарит сочный гранат. Но среди людей, оказывается, всё иначе. Мрачный и страшный узким ликом Азылык способен один победить хеттов, а словно утонувший в бочке жира Шуад изрекает истины, которые способны спасти отдельного человека, а может быть, и весь мир.

Царица так увлеклась этими размышлениями, что забыла на время о Джехутимесу. Он тоже был погружен в свою работу, и за то короткое время, пока его не беспокоили, он на одном выдохе вылепил её портрет. Соответствующее тело подыскать несложно, чтобы потом вылепить скульптуру в полный рост. Голова же ему удалась. На поверхности глины ещё блестели капельки воды. Царица была изображена без парадной шапки, но долепить её нетрудно. Джехутимесу намеренно удлинил шею, дабы чуть вознесённая голова Нефертити, её тонкие черты легко впитывались бы зрителем. И, конечно же, с восхищением.

Царица осмотрела скульптуру, с грустью вглядываясь в свой облик.

— Какая я старуха! — с ужасом прошептала она.

— Вы ошибаетесь, ваше величество, — улыбнулся скульптор. — Юный лик прекрасен, спору нет, но трёхсотлетний ливийский кедр не менее красив, нежели его робкий побег. Я бы даже сказал так: никто не заметит полутораметровую ёлочку в тени огромного дерева. Во всяком возрасте есть своя красота, и спорить, какая лучше, притягательнее, глупо, на мой взгляд.