Назавтра, в понедельник, я зашел по делу в мастерскую одной из самых важных пчел. То был мистер Альберт Рассел, чья типография располагалась за несколько улиц от церкви. Я часто бывал у него по своим типографским нуждам – мне требовалось очень многое, и печатником он был отличным. Бумага для моих личных писем, бумага с шапкой для деловой переписки, бланки счетов – «За визиты на дом… За частную консультацию… За дополнительные процедуры и лекарства…» и все прочее, по необходимости, с прекрасным кадуцеем в верхнем левом углу. Мне нравилась глянцевая бумага и цвет типографской краски, который мистер Рассел именовал «античный красный».
Мистер Рассел был старостой в приходе Святого Айдана.
– Вы видали когда-нибудь такую наглость? – воскликнул он. – Говорит, что вещает устами епископа. Я знаю епископа. Еще с тех пор, как он был настоятелем у Святого Павла. Такие речи на него совершенно не похожи. Я думаю, епископ велел ему заскочить к Святому Айдану и намекнуть, что капелька умеренности не помешает. Но такие мелочные нападки! Он даже не упустил, что отец Айрдейл решил звать Дарси Дуайера «правителем хора». Это всего лишь старинное название регента. И очень мило как благодарность за двадцатилетнюю службу приходу. По-моему, это даже предложил сам доктор Парри. И это значит, что по большим праздникам Дарси имеет право надевать мантию, что ему, конечно, приятно. Да, они любят облачаться, а что в этом плохого? Это разнообразит службы и делает их поярче. И прекрасно увязывается с понятием церковного года – ну, знаете, все эти литургические цвета облачений и алтарных покровов. У нас в приходе теперь неплохой набор облачений – и это все пожертвования. То, что сейчас вышивает мисс Тодхантер, – просто умереть не встать. Пусть будет больше цвета. Конечно, я по ремеслу занимаюсь цветом, так что неудивительно, что мне это нравится. Но Милликен тоже одобряет, а он – второй староста. Мы свое дело знаем; нам не нужно, чтобы какой-то посторонний из епархиального управления учил нас, как быть старостами. Я на днях увижусь с епископом и, пожалуй, намекну ему, что Эд Алчин несет от его имени всякую отсебятину.
Мистер Рассел сердился, но он был сдержанным человеком и признавал авторитет епископа, тоже сдержанного человека, с которым можно поговорить почтительно, но с нажимом.
Чарли сдержанным не был. Я теперь редко общался с ним, но видел его часто – благодаря его сану и знакомству с Дамами. Мой друг детства, кроткий мальчик, когда-то переносивший боль с мужеством, достойным святого, стал решительным и, может быть, даже бесцеремонным; оба эти свойства подпитывались его верой. Вместе с бесцеремонностью, которая может быть положительным качеством для лидера, в нем проявился заметный снобизм, когда-то ненавязчиво, но твердо присутствовавший в его семье. Его отец-профессор, как подобает англичанину, твердо знал, кто есть кто, а его мать родилась и выросла в англоговорящем обществе Монреаля – в Канаде это говорит само за себя. Чарли гневался, что его упрекнули за стремление сделать славу Божию явной в проводимых им богослужениях и что этот упрек исходил от человека, которого он считал вульгарным простолюдином безо всякого эстетического чувства, и, что гораздо более важно, от человека, крайне примитивно понимающего христианскую веру.