Когда Чарли только поселился под кровом Макгрудеров, он пытался ввести в обычай молитву перед едой. Эймос, кажется, так и не понял, зачем она нужна, а мисс Энни и без того была близка к Иисусу и не нуждалась в подобных напоминаниях. Так что вскоре Чарли стал ограничиваться тем, что бегло проборматывал молитву про себя, крестился и приступал к хлебу насущному, который Господь счел нужным ему послать. Вероятно, это было испытание веры.

Эймос хмурился при виде крестного знамения: по его мнению, такое творили только «паписты».

Днем Чарли занимался приходской рутиной, раскатывая по лесным дорогам на своем ненадежном скакуне, но с наступлением темноты он оказывался на кухне Макгрудеров, как в ловушке. Большую часть года он не мог уходить к себе в спальню, поскольку она не отапливалась. Он пытался читать, но мисс Энни любила разговаривать и не понимала, как это можно хотеть читать, когда она хочет разговаривать. Эймос иногда читал местную газету, бурча в знак несогласия с написанным. Он давно уже перестал обращать внимание на сестру.

Воскресенье было исполнено сугубой горечи. Следовало отслужить литургию не менее чем в двух из шести церквей – маленьких, каркасных, отапливаемых буржуйками, явных капканов в случае пожара. Иногда Чарли исхитрялся посетить за день целых три церкви. Но независимо от богослужений он обязан был отобедать в полдень с самым важным прихожанином, чаще всего по совместительству также и крупнейшим жертвователем; меню и сценарий этих обедов никогда не менялись.

Теперь, питаясь тонкими ароматными бульонами Кристофферсон, Чарли мог позволить себе описывать те воскресные обеды в юмористическом ключе. Основное блюдо составляли жирные жареные свиные отбивные, а если не они, то закрытый пирог с курицей и овощами, в который пошла пожилая несушка, и клецки, весь ужас которых Чарли пытался описать, подбирая точное слово: «тюленеобразный» и «глютеноидный» не годились – звучание было подходящим, но не подходило значение. Наконец мы коллективно решили, что самое близкое, что может подойти, – «протеиногенный», и действительно, это звучное слово своей протяжностью напоминает слизь, которая тянется нитями, вроде густых соплей. Завершался обед компотами домашней закрутки, очень сладкими, и кофе настолько крепким, согласно гордым заверениям хозяйки, что по нему и мышь пробежит.

Чарли никогда не ел много и, мне кажется, вообще не особенно интересовался едой. Но этикет требовал не отставать от хозяев. Отъехав на мопеде в сторону следующей точки пастырского визита, Чарли тормозил и выблевывал обед на обочину.