— Нет!
— Боюсь, что так. Они вызывают на допросы подозреваемых в ереси, и большинство из них так или иначе связаны с Кранмером. И еще они арестовали какую-то женщину, которая проповедовала в Лондоне. Ее зовут Анна Аскью. Вы слышали о ней?
Нужно было сказать ему правду, чтобы защититься.
— Да. Ее семья жила неподалеку, когда я была в Линкольншире. Однажды мы ездили к ним в гости, и несколько лет назад она заходила ко мне в Лондоне. Я подумала, что эта женщина немного не в себе. Она высказывала такие странные мысли. Кажется, она вообще не таилась и не понимала, что ее взгляды могут быть расценены как ересь. Я отослала ее прочь и с тех пор ни разу с ней не встречалась.
— Очень мудро, — заметил Генрих. — Они пытаются заставить ее отречься.
— Надеюсь, ради себя самой она это сделает, — сказала Екатерина.
О том, что случится в противном случае, страшно было и подумать.
Екатерина оставила Генриха, а на душе у нее скребли кошки: она знала, что некоторые из ее дам ходили слушать проповеди Анны Аскью, а кое-кто даже тайком встречался с ней. В отличие от самой Екатерины, они относились к молодой проповеднице с большим пиететом, восхищались ее смелостью, ведь она не страшилась открыто исповедовать свою веру. Но что, если Гардинер и иже с ним, лишившись в прошлом году своей добычи, используют связь придворных дам с Анной Аскью, чтобы добраться до самой королевы, истинной цели их усилий? С этих интриганов станется. Они, должно быть, страшатся ее влияния на короля и принца, к тому же им точно известно о ее прохладном отношении к окопавшимся при дворе католикам. Всем было ясно: Генрих не увидит своего сына взрослым, и Екатерина чувствовала, что противоборствующие фракции уже готовятся вступить в схватку за регентство. Консерваторы усмотрят в ней препятствие к достижению власти после смерти короля. Вероятно, они подозревали, что она склоняет супруга назначить регентом Хартфорда, дядю принца, который был в большом фаворе при дворе. Екатерине хотелось, чтобы враги знали: ее роль будет гораздо более значительной, если, конечно, она доживет до этого.
Время шло в напряженном ожидании новостей о расследовании по делу Анны Аскью. Екатерина тревожилась, как бы эта женщина не очернила ее или близких к ней людей. Задавать вопросы Генриху она не осмеливалась. Все потайные места в своих апартаментах, где прежде хранились запрещенные книги, перепроверила лично, хотя и знала, что там пусто, и велела дамам проделать то же самое у себя в комнатах.
Екатерина даже попросила дядю Уильяма, уже почти отошедшего от дел, вернуться ко двору и быть ее глазами и ушами в личных покоях короля, так как Уилл часто уезжал по делам на север. На дверях в ее апартаменты сменили замки, и Екатерина заказала новые сейфы, ехидно улыбаясь при мысли о том, как Гардинер яростно колотит кулаками в дверь, требуя, чтобы его впустили. Посещавшим ее священникам и проповедникам она приказала строго держаться ортодоксии и страшно рассердилась, когда граф Суррей, слушая великопостную проповедь в покоях королевы, насмешливо отозвался о ней, мол, это католическая трескотня. За что Тайный совет вынес ему строгое порицание.