– Что есть конечная цель? Счастье.

– Я бы…

– Во-первых, оно может быть садистским – власть; во-вторых, мазохистским – смерть и пути к ней; и, в-третьих – это счастье обретения себя в мире, в обществе, без претензий, то есть без садизма и без ненависти к себе, то есть без мазохизма. Это есть настоящее счастье, а оно может быть достигнуто только любовью к Человеку, только в жизни на благо не самому себе, но Людям, на благо прогрессу; «Каждый обязан действительно использовать своё развитие для блага общества».

– Человек не может любить человека. Homo homini lupus est. Если всё эгоистично, с чем мы, в принципе, почти все согласились, то…

– Я не соглашался.

– …ни о каком счастье «в любви» и речи быть не может, просто не существует такой любви.

– Существует.

– И где же вы её видели?

– Я…

– А вот счастье победы, счастье власти– это пожалуйста, это сколько угодно.

– Владимир Николаевич, когда есть власть, её всегда можно потерять, а следовательно, возникает страх, а счастье в страхе – уже не счастье. А чтобы не бояться, надо отречься от источника страха– от жизни, то есть уйти в себя и думать о смерти.

– Что-то я не понимаю, а причём здесь смерть?

– Если о ней не думать, то возникает надежда, а ведь «Надежда есть худшее из зол, ибо она продлевает мученья человека».

– Мне смешно. Думать о смерти… И в этом, по-вашему, спасение от страха? Это всего лишь замещение одного страха другим.

– Да-да, Владимир Николаевич прав, зачем думать о смерти? Просто чтобы достойно её встретить? Как же можно свести смысл всей жизни к одному мгновению, которое даже не сможешь осознать?

– Я не стоик, подчёркиваю это ещё раз, и думать о смерти надо вовсе не для этого. Не стоит мешать в одну кучу Сенеку и Хайдеггера.

– Ладно, хорошо.

– Я просто хочу сказать, что в жизни нет ничего хорошего.