При известии о переправе всей армии Гарибальди, движение в Калабрии приняло еще большие размеры. Города Катанцаро и Козенца, приняв в нем участие, отбросили бурбонский гарнизон и вскоре сделались главными пунктами движения. Известный калабрийский эмигрант, барон Стокко[341], призвал своих соотечественников к оружию, и вскоре под его красным знаменем собралось их несколько тысяч. Далее к северу поднялась Базиликата и уже девятнадцатого августа учредил временное правительство под руководством очень умного и смелого человека, полковника Болдони[342].

Оружие провозилось морем из Сицилии и Генуи, и вся страна превратилась в огромный военный лагерь.

Лишь только переправились главные силы, Гарибальди с дивизиями Козенца[343], Медичи и Тюрра форсированным маршем двинулся к северу. Колонну эскортировали пароходы, везя багаж, или же опережали ее, чтоб высадить на берег разведчиков и оружие. Повсюду движение предшествовало появлению гарибальдийской армии и фланкировало ее, увеличивая ее силы и ускоряя поход.

По мере того, как приближалась эта гроза с юга, волнение в Неаполе всё усиливалось. Смелость приверженцев Гарибальди дошла до того, что они на глазах бурбонских офицеров всенародно раздавали и наклеивали свои воззвания.

«Диктатор Гарибальди, — говорилось в них, — приближается во главе четырнадцатитысячной армии. Королевские войска присоединяются к нему или бегут, лишь только сверкнет его шпага. Движение, начавшееся в Базиликате, с быстротой молнии распространяется из провинции в провинцию и от оконечности Калабрии до Салерно народ навсегда освобожден от ненавистного деспотизма».

Другие воззвания отличались еще большей энергией и прямо призывали неаполитанцев к оружию:

«Неаполитанцы! — говорилось в прокламации, — доколе будете вы терпеть? Вся Италия взялась за оружие; вы одни — глухи и немы!

Реджио, Потенца, Бари, Фоджия открыто принимают участие в движении. Вы же смотрите на это равнодушно, как будто дело вас совсем не касается!

Неаполитанцы, берегитесь прийти слишком поздно. Берегитесь, чтобы Ломбардия, Сицилия и Базиликата, когда вы явитесь наконец, не крикнули вам громовым голосом: Прочь, выродки Италии! Вы не братья нам — вы рабы!

Неаполитанцы, к оружию!»

Тем временем в королевском дворце царили и уныние, и хаос.

После такого жалкого конца так давно подготовлявшегося роялистского coup d'etat[344], Мария-Терезия впала в совершенное уныние и сидела, запершись, в своем кабинете, никого не пуская к себе и никуда не показываясь.

Король переходил от отчаяния к решительности; то говорил о своем намерении бросить всё и уехать к своему тестю, австрийскому императору, то клялся, что сам пойдет навстречу Гарибальди во главе своей гвардии.