В зале воцарилось гробовое молчание.

Когда прошла первая минута отчаяния, королем овладел необузданный гнев.

— Нет! Довольно позора! Лучше погибнуть, чем быть посмешищем всего мира. Первый авантюрист с горстью всякого сброда может низвергнуть меня с престола моих предков! Что же после этого моя армия? Что такое мои генералы? Я сам стану во главе своей гвардии и пойду навстречу инсургентам! Господа, идите и сообщите о решении нашем всей нашей верной армии!

Но никто не двигался; никто не проговорил ни слова. Король обвел всех взглядом — и понял всё. Он упал в кресло и закрыл лицо руками.

— Что ж, — сказал он, наконец, прерывающимся голосом, — пусть совершится воля божия! Пианелл, прикажите войскам отступать к Вольтурно[351].

Легким движением руки он показал, что распускает совет.

В эту минуту забили часы королевской башни. По желанию Франческо, механик устроил в них музыку, игравшую «Miserere»[352]. Королевский совет расходился под звуки этого похоронного гимна и казалось, что он присутствует при похоронах бурбонского правительства.

На другой день утром король призвал к себе батальонных командиров национальной гвардии и сказал им:

— Так как ваш друг, хотел было я сказать, или, лучше, наш общий друг, сеньор Пепе (уменьшительное от Джузеппе) приближается, то моя служба кончается, а начинается ваша. Охраняйте спокойствие города. Я приказал капитулировать войскам, остающимся в Неаполе.

Через час король со всем своим семейством отплыл в Гаэту.

Лишь только в городе сделалось известным об отъезде короля, весь Неаполь стал предаваться самой необузданной радости. Огромные процессии с красными знаменами и музыкой ходили по городу, распевая патриотические песни. Совершенно незнакомые люди, встречаясь где-нибудь, передавали друг другу радостную весть, обнимались, целовались на площадях.

В тот же день Либорио Романо собрал министерский совет, куда не явились только Пианелл и де Мартино. Здесь единодушно было решено отправить к Гарибальди депутацию с городскими ключами и поздравительным адресом.

Депутация застала Гарибальди в Салерно. Приняв адрес, он тотчас же телеграфировал Либорио Романо:

«Италия и Виктор-Эммануил!

Неаполитанскому народу!

Лишь только прибудет сюда синдик города Неаполя, я еду к вам.

В эту торжественную минуту заклинаю вас сохранять спокойствие и полный порядок, которые приличествуют народу, дождавшемуся, наконец, своего освобождения.

Салерно, 7 сентября, шесть часов утра.

Диктатор обеих Сицилий

Джузеппе Гарибальди».