– У меня зуб болит. Мы уже столько месяцев канителимся с этим. Никто никуда не уйдет. Дантист велел мне есть поменьше сладкого. Он прав. На самом деле я даже не люблю сладкое. Слишком оно приторное. Но мне нравится аромат. Вот если бы сладости делали без запаха, как думаешь?

* * *

В ресторан они приехали рано, и там почти никого не было. Одна старушка, которая, наверное, еще помнила оккупацию и освобождение Парижа, потягивала красное вино за столиком в углу. На ней была угловатая шляпка сороковых годов прошлого века и пальто – это посреди августовского зноя. Обоим детективам подумалось, что у такой, как она, чей супруг давно скончался, чьи дети, если они у нее есть, уже состарились и чья жизнь угасла, есть все резоны пить вино в углу, поскольку ждать ей уже нечего и она это знает.

Тонкие усики метрдотеля делали его похожим на актера немого кино. Как только предполагаемый супруг или отец той самой «Рене», или кем там он ей приходился, подошел к ним с папочками меню в руке, они предъявили удостоверения и показали счет.

– Вам он знаком? – спросил Арно.

– Да, это наш счет.

– Вы его выписали?

– Нет, Жозетта.

– Она еще здесь работает?

– Она и сейчас здесь, – ответил метрдотель, указав на женщину, протиравшую бокалы; обоим детективам пришлось только обернуться к ней.

– Да? – сказала она.

– Это вы писали? – спросил Дювалье, протянув счет ей.

– Я.

– Что вы можете об этом сказать?

– Заказ на двоих. Пюре кресси. Мы подаем его в сезон, названо благодаря отменному качеству моркови, которую выращивают в Кресси. Беф-бургиньон, двадцать евро. Две бутылки «Бадуа», лионские колбаски, пятнадцать евро. Хлеб. Два шоколадных мусса. Налог. Сервис. Вы знаете, мы не покупаем морковь из Кресси, но никто и не чувствует разницы. Наверное, я не должна это говорить, потому что вы полицейские, но он точно не почувствовал разницы.

– Кто?

– Парень, который заказал пюре кресси.

– Он заплатил картой?