– Это не имеет значения.

– Не имеет? Тебя арестуют!

– Никто меня не арестует.

– Как ты это понял?

– Прошлое вернется, и темп ускорится. В общем и целом это вряд ли будет заметно. У меня впереди вечность, так какое это может иметь значение?

Франсуа смотрел на Жюля в полном замешательстве, не потому, что не понимал того, что сам же называл «бергсоновщиной», а потому, что Жюль казался таким счастливым, словно ему сделали инъекцию морфия.

– Я посмотрю на Париж, на потоки машин на улицах и бульварах, на город, который дышит, как живое существо, и Арно с Дювалье покажутся мне маленькими, будто песчинки. Прошлое и настоящее сольются. Я увижу эшелоны, идущие в Верден, Гитлера посреди безлюдных Елисейских Полей, освобождение, увижу одновременно многие века, наслоившиеся друг на друга.

– Жюль, у тебя все в порядке?

– Да. И я вижу. Музыка – единственная сила, достаточно могущественная, чтобы отодвинуть завесу истории. И пускай лишь на мгновения, но все становится ясным, совершенным, смиренным и праведным, когда мы возносимся вместе с ней. Тысяча девятьсот сорок четвертый, Франсуа. Мир по-прежнему жив.

* * *

После поездки к Жюлю Франсуа, которому хотелось бы считать себя этаким французским Полом Ревиром[67], не сомневался, что его друг сошел с ума и что все-таки, несмотря на это, Жюлю ничто не угрожает.

Наутро Арно и Дювалье отправились в Анфлер, но не на полицейской машине, а на «фольксвагене» Дювалье. Он был легким и, несмотря на не слишком мощный двигатель, обладал ускорением, как у спортивной машины. К тому же у него был люк на крыше. По пути, как раз сворачивая на восток от Лизье, они разминулись с Арманом Марто, который направлялся в Париж. Детективы не были знакомы с Арманом, а он не знал их, все трое были сосредоточены на Жюле, но не догадались бы об этом, даже если бы застряли в одном лифте или сидели бы за одной стойкой бара. И все же, если бы существовал некий колокольчик, сигнализирующий о таких совпадениях, он непременно бы звякнул, когда их автомобили с общей скоростью 190 километров в час проехали всего в каких-то десяти метрах друг от друга.

Пожилой судья был весьма элегантен, впечатление портила досадная редина между зубами. Арно и Дювалье практически застали его врасплох, когда он возвращался с пляжа, одетый в шорты и легкомысленную футболку, на которой красовался котик в красно-белом полосатом колпаке. Детективы были в летних костюмах и при галстуках, но смутились куда больше, чем судья. Он принял их в саду, куда доносился приглушенный плеск морских волн. Сбросив шлепанцы, судья задрал ноги на большую оттоманку с квадратной подушкой. Его жена принесла тосты с икрой и кувшин сангрии.