– С какой стати?

– Мы не знаем, но сперва полиция, а потом ГУВБ запретили Нервалю к вам приближаться. Полиция обошлась с ним довольно сурово. Он только собрался действовать в обход их приказа, но не успел начать, как его прижало ГУВБ. Пришел приказ от начальства нашей компании. Несомненно, вами заинтересовались правительственные структуры, тогда все обретает смысл, учитывая, что вы живете здесь и можете – прошу прощения – могли бы снять трубку и позвонить в Елисейский дворец… Я приехал сообщить вам, что Нерваль отстранен от вашего дела, но теперь вами занялось ГУВБ. Сервера очистили с опозданием из-за августовских отпусков. Такое случается. Но они это сделали в конце прошлой недели. Ваш полис существует только на бумаге. Все материалы проверок и расследований исчезли навсегда.

Арно оглянулся на роскошный дом:

– Вы ведь в нем не живете, правда? В смысле, он не ваш?

– Как вы узнали?

– Случайно. Мы ремонтируем свою ферму, и я живу там с конца июля. Там валяется множество старых журналов, и в одном из них было интервью с Шимански после того, как его обвинили в подкупе. Там нет фотографий поместья и вокруг и не сказано, где оно находится, но я узнал кабинет, в котором вы меня принимали, и картину на стене. Это ведь его дом?

– Теперь его сыновей, и они его продают.

– Так что вы должны съехать. Но вы не собираетесь съезжать, не так ли?

– Нет.

– Это ваше последнее пристанище, насколько я понимаю.

Судьба Катрин и Люка теперь зависела от белобрысого толстяка-фермера из Нормандии, которого Жюль едва знал.

В минуты потрясений и опасности правда всегда сияла Жюлю путеводной звездой, и отчасти поэтому он так и не преуспел в жизни. Правда всегда казалась соблазнительнее успеха.

– Да, – подтвердил он. – Вы поняли правильно. Это мое последнее пристанище. Что вы собираетесь сделать?

– Я возвращаюсь в Нормандию, буду поднимать свою ферму.

Амина

Амина

Жюль шел по мосту Искусств, еще не так давно сиявшему на солнце десятками тысяч висячих замков, которые влюбленные парочки повадились цеплять на решетки перил как воплощение своих надежд. Теперь замки срезали, и панели, заменившие решетки, пестрели граффити: «Додзё любит Приама», «Жан-Поль любит Аннеку из Гронингена». Пускай замки в совокупной массе своей и были опасны для перил, но зато они кормили местные скобяные лавки, а медное напыление на них сверкало, как настоящее золото, и, казалось, век не потускнеет. Жюль вспомнил, что совсем недавно даже остановился, чтобы осмотреть один из таких замков. У него была хромированная дужка, он был горячий на ощупь, и на нем стояла гравировка иностранной фабрики «333». Он еще подумал тогда о паре, пристегнувшей этот замок к мосту, чтобы увековечить свою любовь. Остались ли они вместе до сих пор? И сколько еще времени пройдет, пока разлука или смерть не пощадит ни одну пару, которая вот так ознаменовала свой выбор? Если оба партнера дойдут до конца, может ли это считаться вечностью? Умрут ли они в один и тот же день или в один и тот же миг? А если их разделят годы, может ли верность того, кто остался, считаться вечной?