– Артур… – Ульрика зевнула. – Сейчас полпятого утра!
– Застекленная комната – полностью в твоем распоряжении. У тебя будет свой кабинет, представляешь!
– Так вот чего ты хотел? – Она откашлялась. – Спрятаться от меня? Сделать вид, что меня нет? Если ты хочешь, чтобы мы жили вместе, не вздумай от меня прятаться.
– Нет-нет! Я так сказал – что мы можем жить вместе и не видеть друг друга – просто для наглядности… Чтобы ты лучше представила размеры дома.
– По-твоему, все сложится, Артур?
– Ну конечно сложится! Думаю, их денег хватит, чтобы полностью закрыть кредит…
– Артур. Нет. Я про другое – про
Этот вопрос его сейчас не волновал. Куда больше его волновало, как разрешится встреча с детьми. Что будет с домом. Заглядывать в будущее больше чем на пару часов он не мог.
– Конечно сможем, – ответил он, надеясь этим успокоить Ульрику. – Почему нет? Что нам мешает?
Наутро он проснулся и увидел в окно неопределившееся небо. Что-то назревало, но что именно – гроза, дождь, град, – предсказать было невозможно. Погода на Среднем Западе всегда славилась непредсказуемостью.
Перед тем как принять душ, он решил достать подходящую одежду. Выглядеть нужно соответствующе. Безобидно. Эдакий дружелюбный и отзывчивый отец семейства. Как говорила одна неприятная тетка, его коллега по имени Джоан Веллум (специалист по медиаведению): «Двадцать первый век углубил озабоченность двадцатого всем внешним и поверхностным». Тут Артур понял, что вся его одежда – серых и коричневых оттенков. Горчичные вельветовые брюки. Твидовые пиджаки. Его гардероб был решен в янтарных, бобровых, бежевых и буйволиных цветах. Дымчатый топаз, песок пустыни. Почему до сих пор никто ему на это не указал? Надо указывать людям на такие вещи. Он разложил одежду на кровати. Рубашка фирмы «Кирклэнд сигначе» из магазина «Костко» на трассе I-55. Вельветовые брюки и пиджак. Нет, слишком мрачно. Джинсы… где-то ведь есть джинсы! Артур нашел их в глубине шкафа и заменил ими брюки. Он стоял у кровати в одних носках и трусах, разглядывая свой далекий от идеала наряд. Плоские, сдувшиеся вещи – их хозяина как будто унесло в рай (или в ад), как на рекламных щитах с апокалиптическими картинами, установленных по всему городу.
После окончания каникул университет вновь ожил. Студенты воссоединялись так, словно не видели друг друга целую вечность. По всему кампусу юноши и девушки обнимались столь страстно и крепко, что Артур невольно морщился: какая мелодрама! Или нет?.. Зрелище почему-то деморализовывало. Да что с ним такое? Долгие годы он был убежден, что это радушие, облегчение студентов при виде друг друга после недельных каникул во Флоренции или Пунта-Кане – преувеличенные и напускные. Теперь же их объятья кажутся ему трогательными: эти ребята ведут себя словно близкие родственники, разлученные страшным международным конфликтом и уже не чаявшие увидеться.