На веселых, закопченных бивачными кострами лицах, на золоте шитья и эполет мелькали красные отблески огня. Раздавались шутки, смех и звон бокалов. Тон радостному настроению задавал Жюно, который, выехав из Лиссабона и проскакав в галоп 2800 км, успел нагнать армию прямо накануне сражения. Отправляя Жюно с дипломатической миссией, император обещал ему, что он его позовет, когда дело дойдет до сражения, и вот теперь отважный генерал был поистине счастлив, что он приехал вовремя, и хохотал, рассказывая об испанском кучере, который вез его в настоящую бурю, недовольно приговаривая: «Сеньор, эта погода – не для поездки послов». Отважный Жюно почему-то завел вдруг беседу о драматической поэзии.

«Наполеон, словно забыв о русской армии, о войне и о завтрашней битве, зажегся этим разговором, – рассказывает Сегюр. – “Послушайте, Корнель – вот настоящая сила таланта! Это был поистине государственный человек! Но пьеса «Тамплиеры» – ей не хватает политической концепции… Это ошибка думать, что сейчас трагические сюжеты исчерпаны, их существует великое множество в суровой политической необходимости. Нужно просто чувствовать и уметь играть на этой струне. Это настоящий источник сильных эмоций…”»[787]

Внезапно, когда веселье было в самом разгаре, император поднялся из-за импровизированного стола и сказал: «Пойдемте-ка посмотрим гвардию». Нужно сказать, что в этот момент приподнятое настроение царило не только вокруг императорского костра. Солдатам раздали хорошую порцию водки, и только что было зачитано воззвание императора:

«Солдаты! Русская армия выходит против вас, чтобы отомстить за австрийскую ульмскую армию. Это те же батальоны, которые вы разбили при Голлабрунне и которые вы преследовали до сего места. Позиции, которые мы занимаем, могущественны, и в то время, когда они двинутся на наши батареи, я хочу атаковать их фланги[788]. Солдаты! Я сам буду руководить вашими батальонами. Я буду держаться далеко от огня, если вы, с вашей обычной храбростью, внесете в ряды неприятельские беспорядок и смятение; но, если победа будет хоть одну минуту сомнительна, вы увидите вашего императора, подвергающегося первым ударам неприятеля, потому что не может быть неуверенности в победе, особенно в тот день, в который идет речь о чести французской пехоты, которая так необходима для чести нации.

Под предлогом увода раненых не расстраивать рядов! Каждый пусть будет проникнут мыслью победить этих наемников Англии, воодушевленных такой ненавистью против нашей нации. Эта победа окончит наш поход, и мы сможем возвратиться на зимние квартиры, где застанут нас новые французские войска, которые формируются во Франции; и тогда мир, который я заключу, будет достоин моего народа, вас и меня»[789].